1 1
skynet_st

ИЗБА ЧИТАЛЬНЯ... для тех кто читает и пишет

Рекомендуемые сообщения

Чарльз Буковски «История одного упрямого сукина сына»

ec7919becb69.jpg

Он явился к моим дверям однажды вечером — мокрый, тощий, избитый, запуганный насмерть, белый, бесхвостый и косоглазый кот. Я впустил его и накормил. И он остался. Научился мне доверять.
Но однажды приятель, подъезжая к дому, переехал его. Я отнёс к ветеринару то, что осталось. Ветеринар сказал: «Шансов немного, вот таблетки, его хребет переломан, но он был сломан и раньше, и как–то сросся. Если он выживет, то никогда не будет ходить. Взгляните на снимки: в него стреляли, дробь осталась внутри. Ещё у него когда–то был хвост, но его отрезали».
Я забрал кота домой. Стояло жаркое лето, самое жаркое за много десятилетий.
Я положил его на пол в ванной. Дал ему воды и таблеток. Но он не притронулся ни к еде, ни к воде. Тогда я обмакнул палец и смочил его губы и стал его уговаривать. Я не отходил от него ни на шаг и разговаривал с ним, и нежно гладил его, а он в ответ смотрел на меня бледными голубыми косыми глазами.
Шли дни. И вот он впервые сдвинулся с места. Он пополз на передних лапах (задние не работали). Добрался до своего лотка и залез в него. Я услышал трубы, возвестившие здесь, в этой ванной, и всему городу, о возможной победе.
Я болел за кота — мне тоже досталось от жизни, не так как ему, но всё же не слабо.
Однажды утром он встал на ноги, вновь упал и посмотрел на меня вопросительно. «Ты сможешь» — ответил я.
Он пытался снова и снова, вставая и падая несколько раз и, наконец, смог сделать десяток шагов. Он шатался, как пьяный, задние ноги никак не хотели идти, он снова упал, отдохнул и опять поднялся.
Остальное вы знаете: сейчас у него всё в порядке.
Он косоглаз и почти беззуб, но кошачья ловкость вернулась, и это особое выражение глаз никуда не делось.
Когда я даю интервью, меня спрашивают о жизни и литературе, а я напиваюсь, сгребаю в охапку моего косоглазого, подстреленного, перееханного, обесхвощенного кота и говорю: «Вот, взгляните».
Но они не понимают и переспрашивают: «Вы говорите, на вас повлияла проза Селина?»
«Нет!» — я поднимаю кота. — «На меня влияет то, что происходит! Например, вот это! Вот это! Вот это!»
Я потрясаю котом и поднимаю его к потолку в этом прокуренном, пьяном свете, но он спокоен, он понимает…
И на этом все интервью заканчиваются.
Но иногда я всё–таки горд, когда вижу картинки в журналах: вот это я, а это — мой кот, на фотографии вместе. Он тоже знает, что это всё чушь, но всё–таки иногда от этого легче.
 

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Из книги Бориса Сичкина "Я из Одессы! Здрасьте!"

Когда сидишь в камере, то всё время думаешь, как бы выйти из неё, чтобы подышать свежим воздухом. Я часто ходил к врачам, в библиотеку, но лучше всего было попасть на приём к начальнику тюрьмы. Его кабинет был в другом здании, и нужно было долго идти по коридорам и потом ещё проходить двором. А в кабинете у начальника было большое открытое окно. И вот задача — придумывать разные поводы, чтобы попасть на приём к начальнику тюрьмы и подышать кислородом.
В 1974 году вся страна клеймила позором чилийскую хунту и требовала, чтобы освободили Луиса Корвалана.
Я написал заявление на имя главного редактора газеты «Правда» от заключённых камеры номер одиннадцать тамбовской тюрьмы.

«Заявление. Мы, советские заключённые, клеймим позором чилийскую хунту и требуем освободить Генерального секретаря Коммунистической партии Чили товарища Луиса Корвалана. (Тридцать две подписи.)»

Я записался на приём к начальнику. Меня к нему отвели. Я ему вручил наше заявление. Начальник прочёл моё заявление и посмотрел на меня:
— Как это понять? — спросил он.
— Гражданин начальник, мы, заключённые одиннадцатой камеры тамбовской тюрьмы, являемся подследственными и ещё не осуждены. Мы имеем право, как все советские люди, выразить свой протест чилийской хунте и настаивать, чтобы освободили Луиса Корвалана.
Когда я говорил, голос мой чуть дрожал от волнения и возмущения. Внутренне я хохотал. Начальник:
— Гражданин Сичкин, я не могу отправить ваше письмо. Получается какой–то абсурд: вы сами сидите, но просите, чтобы выпустили его.
— Мы — это другое дело. Мы защищены советскими законами, а чилийская хунта — это фашистская хунта.
— В камере сидит тридцать человек. Это же чёрт знает что могут подумать.
— Это легко устранить. Я перепишу заявление от двух камер.
— Все равно получается много людей в камере.
— Я могу уменьшить количество подписей.
— Гражданин Сичкин, я должен это согласовать с областным прокурором.
— Но я вас очень прошу вызвать меня к себе и рассказать о разговоре.
На следующий день меня повели к начальнику, который сообщил, что обычно прокурор никогда не ругается, но в этот раз по поводу моего заявления он минут пятнадцать матюгался.
Я выдержал длинную паузу, чтобы подольше подышать кислородом, потом с тяжёлым вздохом сказал, что когда ребята в камере узнают, что наше заявление не послали, они очень расстроятся. Я действительно пересказал сокамерникам нашу беседу по поводу Корвалана.
— А что это за мудак? — поинтересовалась камера.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

— Ты что, наркоман? — спросила она.
— С чего ты взяла?
— А почему куришь папиросу?
— А что нужно курить?
— Сигарету с фильтром, но ты же, я знаю, не куришь. И пахнет странно.
— Cannabis indica, — сказал он.
— Наркотик! Я так и думала, что ты наркоман.
Она присела перед ним на колени и заглянула в глаза.
— Ой, как интересно. В первый раз в жизни вижу настоящего наркомана. Она вдруг схватила его за шею, но не зло, а дурашливо и ласково. Вас наркоманов нужно душить.
Поцеловала в губы, — или лечить.
— Почему нас нужно лечить, — вдруг обиделся он. — Гомосексуалисты и наркоманы везде в одном списке. Вот, подойди к гомосексуалисту и скажи ему, что он, для того чтобы избавиться от своей страсти, должен пройти курс химиотерапии. Он оскорбится. Почему же ты предлагаешь лечиться мне. Я взрослый человек, я понимаю все последствия такой жизни и я хочу жить такой жизнью. Это тебе скажет и наркоман и гомосексуалист.
— Наркоманы воруют и грабят. Они могут убить за свои наркотики.
— Это происходит потому, что наркотики запрещены. Продавайте наркотики в аптеке, как обычные лекарства, и исчезнет вся связанная с наркотиками преступность. В принципе, настоящий наркоман бескорыстен, он равнодушен к материальному миру.
— Наркотики сокращают жизнь.
— Почему обязательно жизнь должна быть долгой. Планета перенаселена. Наркотики и гомосексуализм — благое для человечества дело. Это не так болезненно, как война за ресурсы. За пресную воду, например.
Наркотики и гомосексуализм, как методы применения поздней контрацепции.
— Ох, какой ты дурной! — с восторгом воскликнула она. — Это ты такой от своей анаши становишься? Я тоже хочу попробовать.
— Ты уже совершеннолетняя?
— Да, мне уже все можно.
— На, — он протянул ей папиросу, которую держал неудобно — вертикально вверх. — Только кропаль на себя не урони.
— Она взяла и стала осторожно, как подросток, который курит первую в жизни сигарету, прислушивясь к себе, затягиваться и вдыхать горький дым.
В Минске трава, которую он мог найти через старых плановых друзей, была сильно бодяжная, слабая и побочным эффектом. В этот раз он рискнул, в герметичном пакетике, просто по зековски, сунул в носок двадцатку. Прошел три границы. Тогда собаки были только у американцев на въезде. В первый же день, как только распаковался, позвонил по телефону, который никогда не записывал, держал в голове. Как обычно на такси подъехала знакомая глухо–немая курьерша и привезла в, ловко сделанном из газеты Советская Белоруссия, пакетике самое лучшее из того, что на тот момент у них было. Показала на пальцах "три". Дал десять и показал жестом "сдачи не нужно". Посмотрела благодарно повлажневшими глазами. Подумал:
"Если она сейчас заговорит, что скажет?"
Вместо базового табака взял анашу и добавил хорошей канадки. Вот эту смесь она сейчас и курила. Когда до конца удлиненной папиросы оставалось не более сантиметра он сказал
— Погоди я тебе сейчас пяточку сверну. Пяточка самая сладкая, в пяточке весь кайф, но посмотрев на нее внимательно спросил
— Может хватит тебе?
— Нет, хочу пяточку! — воскликнула она.
— У тебя зеркало есть, хочу на себя посмотреть, — сказала она. Он повел ее за руку в спальню и поставил перед большим, во весь рост, зеркалом в золоченой раме, которое ему досталось от прежних владельцев.
— Ох, блин, какая я красивая! — воскликнула она. — Хочешь пережить искушение аупариштакой в темноте?

Написал rabina1950 ©

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Французский бульдог Федя (мысли)
–––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––
Вы вообще видели, какие письки у этих людей. Первый раз, смеялся. Где? Да у того же хозяина. Он меня не стесняется, не считают нужным. В моем присутствии трахает хозяйку. По–собачьему. Вы спросите, что я чувствую. Комплекс Эдипа. Влечение и ненависть. Да ну, нафиг, ерунда это все. Фрейдизм. Я хозяина очень уважаю. Недавно узнал, что меня купили за свои деньги. Две тысячи долларов отдал. Кеш. За две штуки баксов в Африке ребенка можно купить. Что касается хозяйки, то у нее вообще своих денег нет. У нее молодость и красота. Не сомневайтесь, я кое что понимаю в женской красоте. Но самое главное, как она божественно смелает.
 

Spoiler

Скажу вам, обоняние — хорошая вещь. У людей эта функция, за ненадобностью, давно атрофировалась. Самое большое, что чувствует человек, запах пищи, которую ему приготовили и поставили под нос. О моих способностях люди даже не догадываются. Я обоняю, значит я существую.
Не скрою, я люблю женщин. Женщины — лучшая часть человечества. Собак приручили женщины. Возле женщины на кухне всегда можно прокормиться. Вокруг женщины много запахов. Я знаю о женских запахах все. Как пахнут влюбленные женщины — горьковато–терпкий, дымный, таинственный, тонкий запах. Даже использущие сильный парфюм не могут меня обмануть. Вот возвращается она, прекрасная блядина, домой после супружеской измены и несет с собой этот влажный, маслянистый, мягкий, нежный, теплый, терпкий, аромат.
Когда хозяйка забеременела, к обычным ее запахам добавился свежий, холодный. О том, что она залетела я узнал на много раньше, чем показали эти палочки, на которые она писяет, не стесняясь меня. Я знаю, но я молчу, потому что — не мое собачье дело. Они люди хорошие. Добрые и в каком–то смысле — мы одна семья. Мы все любим друг друга. И это самое главное. Они оба любят меня и это скрепляет их отношения.
Нет, вы только не подумайте, что я жалуюсь. В принципе, меня в моей жизни почти все устраивает. Что меня не устраивает и даже обижает, так это то, что детей они любят больше нас.
До того момента меня никто пальцем не тронул. Обычно даже самый хороший хозяин иногда наказывает собаку. Бьет. С бульдогами иначе нельзя. Если бы вы знали, что я творил. Я рвал, уносил и прятал обувь, писял и какал у них в спальне, если они задерживали прогулку хотя бы на пять минут. Я их больно кусал, если был без настроения. Они только смеялись и закармливали, и заласкивали меня. И так бы оно продолжалось всю мою короткую счастливую собачью жизнь, если бы не родился этот ребенок. Самих родов я не видел, потому, что хозяйка рожала где–то в в Манхеттене.
Когда его привезли, нас познакомили. Я из вежливости сделал вид, что он мне нравится. Умильно смотрел, вилял хвостом, но если бы вы знали, как я его ненавидел. А с какого хуя, спрашивается, он должен бы нравиться мне. Я сразу врубился по запаху, что это не наш ребенок и мне стало так противно на душе, что в тот же день на прогулке я нашел прокисшее человеческое говно и вымазался с головы до ног, чтобы не слышать запаха женского предательства.
Конечно, было бы не справедливо утверждать, что после рождения человеческого детеныша мне стало как–то хуже жить. Были и свои положительные стороны. Например сиски у хозяйки, а их всего–то две, стали большими, как мячи для американского футбола, и из них потекло молоко. Так много, что детеныш все не съедал и остатки отдавали мне. Я давно уже вышел из молочного возраста, но хозяйке было жалко выливать свое молоко в унитаз и она принялась добавлять в мою жратву, а потом и просто так стала давать. Вы не поверите — двести граммов молока в день. Вы когда–нибудь пробовали человеческое молоко, нет вы никогда не пробовали человеческое молоко. Классная вещь и полезная, между прочим. Хозяйка кормила этого гаденыша целых два года, не могла отнять от груди. Он уже ходил и что–то там говорил, ел кашу и всякие детские смеси, но на десерт всегда получал сиську. Левую, а то что было в правой, хозяйка сцеживала прямо в миску мне. Ей тридцатник, крупная, здоровая с деревенскими корнями беларуска. Это был ее первый ребенок, и молока она давала столько, что можно было накормить пять французских бульдогов. Могу с гордостью сказать, что я был вскормлен человеческим молоком и к двум годам весил больше тридцати фунтов. По IQ, как вы уже заметили сами, опережаю любую самую умную овчарку.
Да, я люблю своего хозяина. Он много хорошего сделал для меня. Посмотрите в какой я физической форме, какая у меня морда, грудь, лапы и зубы. Каждый день, если мой хозяин здоров и нормально себя чувствует, мы гуляем в парке или на берегу океана. Большие прогулки, по нескольку миль, без поводка.
Ах, каким были счастливыми мое детство, юность, отрочество. Утро, мы едем. Хозяин бережно, словно ребенка, достает меня из багажника и ставит на траву. Это федеральная, значит ничейная территория. Здесь собаки гуляют непристегнутые. O, сколько запахов тончайших! Сладковатый, с бальзамическим оттенком запах дохлой чайки. Веселый, теплый запах выброшенной коробки с чаинизфудом. Горьковатый, пряный, терпкий смел зеленой гусиной какашки. Я ее, пожалуй съем, это витамины. Дымный, таинственный, тонкий аромат, который оставляет молодая овчарка. Дура, в мою сторону даже не смотрит, влюблена в своего хозяина. Изысканно–тонкий, свежий, терпкий запах пустой бутылки от будвайзера. Кричащий, пышный запах детских памперсов. Мой хозяин несчастный человек, совсем не слышит запахов. Глухой, холодящий запах океана. Запах опасности. Я плохо плаваю. Летом, когда жарко, хозяин бросает меня в воду. Страхует, конечно, на случай, если стану тонуть. Я привык, мне нравится. Нахлебаешься соленой морской воды и обосрешь все общественные газоны. Знаете, что собака, с помощью специальных желез вместе с фекалиями оставляет ароматическую метку, сообщение другим собакам. Я не кастрированный, как некоторые другие, у меня сильный выразительный маскулинный запах. В собачьем обществе на острове, где мы живем, все молодые сучки нюхают, кокетливо смеются и только об этом говорят: «Федя жидко обосрался». Я не обижаюсь. Я им говорю, можно подумать, что вы сами не делаете этого. Каким бы аккуратным хозяин не был, как бы хорошо он за своей собакой не убирал, я сразу вам понюхаю и скажу, кто здесь был, кобель или сучка. В этом смысле я эксперт. Да вы сами увидите, если сучка, у меня начинается сильное слюновыделение.
В холодные ветренные дни мы гуляем в парке. Парк — это такой лес. Здесь много всяких диких животных. О парк. О, симфония. Даже маленький зверек – мышь, оставляет после себя запах. Еноты, зайцы, олени, белки – все. Здесь — естественный отбор, нет старых, немощных, нет кастрированных, все яростно агрессивно пахнут. Пес, который бегает без поводка, сам по себе, это тонко чувствующая, понимающая смысл жизни индивидуум. Такой собака наставит сообщений, сто раз поднимет ногу, рассчетливо выдавливая из себя по капле подлеца, а уж если сядет, то как мину поставит, чтобы глупый китаец, который даже в лесу гуляет в марлевой маске, обязательно наступил и разнес на подошвах своей обуви по всему парку, мимо старого католического кладбища, мимо озера, куда мы выпустили однажды выросшую в аквариуме черепаху, мимо кортов для игры с твердыми круглыми шарами, мимо дома русского миллиардера с балконами на океан, через частную территорию закрытого до лета детского кемпа, вокруг большого озера, мимо маленького озера, где я однажды чуть не утонул, провалившись под лед, и хозяин, страшно ругаясь, полез в холодную воду меня доставать. Рассказывал, что в прежние дикие времена, когда в будние дни в парке вообще не было людей, он выгуливал своего знаменитого на весь остров питбула. Выпускал собаку в лес, и тот охотился на белок и енотов, догонял хозяина по следу уже на самом выходе, ни разу не заставил себя ждать. Я знаю этот запах хозяина: веселый, звучный, маслянистый, прохладный, светлый, сладкий, теплый. До сих пор он тоскует по питбулу и хочет видеть свою старую собаку во мне. Но я не люблю охоту. Я никогда никого не убивал. Да у меня дурной вспыльчивый характер. Да, мне нравятся резиновые детские игрушки, с жалобным писком, да, я могу больно цапнуть, но, чтобы лишить кого–нибудь жизни...


А их ребенка я не взлюбил, не только потому, что знал тайну. С самого начала, как только стал ходить — этот пизденыш, принялся меня мучать. Он тыкал мне пальцами в глаза, лез в уши, наваливался и ложился на меня. Я терпел, не выдержал, только когда он полез под хвост. Вы себе не представляете, как это оскорбительно, когда пацану лезут под хвост. Это любая собака знает. И хозяин держит меня за шиворот, когда вытирает после прогулки мою жопу мягкой салфеткой. И правильно делает, потому, что я могу и куснуть. Почему я так об этом говорю, потому что у нас у, если тебе лезут под хвост – оскорбление. И если ты такое унижение схавал от одной собаки, то и другие могут себе это позволить. Когда я укусил нашего байстрюка за жопу, хозяйка страшно закричала, а хозяин сделал то, чего не делал прежде никогда, выписал мне хорошего пенделя. Я посмотрел на него и подумал: Хорошо, папа, что я не умею говорить.

Написал rabina1950 ©

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

 

Именем братвы. «Фонтанка» представляет медиапроект Евгения Вышенкова к 30-летию смерти СССР

Если символом Октябрьской революции стали кожанки чекистов, то 90-е запомнились черными куртками братвы. «Фонтанка» предлагает вам историю восстания советских мастеров спорта. Тогда они захватили власть на улицах Петербурга, превратились в демонов и пожрали друг друга. Почему это не эхо, а сегодняшняя реальность — в беседе Александра Горшкова и Евгения Вышенкова.

Скрытый текст


 
15.10.2021 14:38
33
В мастерской скульптора, создание памятника по заказу братвы. ПетербургВ мастерской скульптора, создание памятника по заказу братвы. ПетербургФото: «Фонтанка.ру»/Архив
 
ПоделитьсяПоделиться

— «Фонтанка» начинает публикацию твоей новой книги «Именем Братвы». По формату — это десять больших мультимедийных материалов, которые мы будем публиковать раз в неделю по понедельникам с 18 октября и до конца года. Что это? Документальное кино? Сага? Эпитафия девяностым?

— Это осмысление. Когда мы живём в каком-то времени, мы его не знаем. Если мы люди опытные, думающие, то по прошествии какого-то времени мы осмысливаем, как прожили тот период и, как правило, видим совершенно другое. Мы начинаем осознавать, как в действительности это на нас повлияло. А не так, как мы думали в тот момент.

 

— К вопросу, как повлияло, вернёмся. Основное, главное отличие от того, что до сих пор выходило на эту тему, — огромное количество визуального материала и рассказы, интервью с настоящими участниками и очевидцами тех событий. Как ты всё это искал?

— В силу биографии круг знакомств широк. Среди братвы и в среде тех, кто воевал с этой братвой со стороны государства. Если бы я этим людям звонил ещё лет 15 назад с какими-то просьбами, они бы сказали, что у меня температура. Время пришло — 30 лет спустя. Кому-то из них самому интересно, кому-то уже: «да ради бога, скажу». А кто-то хочет сам поразмышлять, выговориться. У них много что осталось, как у любого человека на антресолях.

— Для тебя самым интересным в этих фотовидеоматериалах что было? Какие открытия?

— Я достал, наверное, часов 300 видеоматериалов тех лет. Это бесконечные задержания РУБОПа и уголовного розыска. Это кто-то кого-то доставляет и спрашивает у ростомера. Это какие-то бесконечные хоум-видео, про то, как кто-то отдыхает в бане, кто-то пьёт в ресторане и так далее. И объём этого превращается в абсолютный мусор.

 

— Что ты выбирал из этого колоссального объема?

— Как пример: отсматриваю пятидесятое видео. Содержание у всех одинаковое. Кто-то кого-то валит, кто-то матерится, и вдруг я вижу, что задерживают таких очень крепких молодых ребят, хорошо одетых, действующих спортсменов. Ведут одного под руку, а он говорит: «Командир, послушай, мне на тренировку надо». Вот визуальное восприятие этой фразы становится для меня очень важным. Эта фраза рождает нужный подтекст.

— Самое интересное, что мы увидим?

— Самое интересное — это эмоция. Я бы на первое место поставил такой небольшой ролик, который снимала сама братва и он попал мне в руки. По Петербургу едет вереница мерседесов, их там штук восемь практически одинаковых. Чёрных мерседесов. А в первом на заднем сиденье находится кто-то, кто снимает с обыкновенной видеокамеры. Он снимает могущество, вот эту вереницу, которая всех расталкивает на дороге, и хохочет — «Смотрите, как живёт настоящая братва. Вот как надо жить». Вот его абсолютное счастье и могущество. Сейчас это смешно, сейчас это страшно любопытно, но в ту секунду он был абсолютно прав.

 

— Сколько было интервью? Сколько десятков?

— Я думаю, что к сотне. Но надо понимать, что не все собеседники интересны. Самые интересные — это Кумарин, с кем я разговаривал в Крестах по разрешению судьи. И мы им заканчиваем. Он совершенно религиозно высказался обо всей этой истории.

Также жутко интересно первое интервью с легендарным аферистом Саликовым, с которого мы начинаем. Он сочным языком рассказывает, что страна рухнула и он видит новую власть — братву. А на третье место я бы поставил человека, имя которого абсолютному большинству ничего не скажет. Это Андрей Найк, с которым я очень долго разговаривал. Он такой темный человек, прожил темную жизнь. После него у меня было такое ощущение, что я разгружал состав вагонов и мне нужно обязательно выспаться. От него до сих пор исходила та энергия. А заканчивается с ним разговор тем, что он вспоминает абсолютно «бумеровскую» сцену. Он едет на машине, его останавливает братва, хочет отнять его фирменную тачку, Андрей Найк говорит им: «Я такой же, как вы, лучше умру пацаном, но машину вам не отдам».

 

— Ты употребил слово «могущество», отсюда два вопроса. Первый: откуда оно родилось?

— Советский Союз как тоталитарное государство создал мощнейшую воронку спорта — как механизм рекламы своих достижений. Это было равносильно космосу, балету. В 70-е годы юношу всегда спрашивали, каким видом спорта он занимается. Предусматривалось, что ты каким-то видом спорта точно занимаешься. Если он говорил — никаким, то как бы растерянность происходила. Благодаря этому была колоссальная селекция. Рождались десятки тысяч мастеров спорта, в том числе, конечно, борьба и бокс. Они должны были побеждать сначала на территории своей страны, а потом переезжать границы и доказывать могущество Советского Союза.

Счастье состояло в том, когда на каком-то западном стадионе наш спортсмен вставал на первое место. Весь стадион, который говорит на иностранном языке, вставал тоже и слушал Гимн Советского Союза. Это абсолютное счастье. За это оценки мы тебе поставим, в спортивный костюм оденем, талоны на питание дадим, мама-папа — даже не вмешивайтесь, всё будет под присмотром. Так родили преторианцев. Они не читали газет, не знали слова «диссидент». Но любой преторианец требует, чтобы его славили. Чтобы он был первым человеком. Он же в шрамах. На дне рождения, на свадьбе им должны все гордиться. Моя директор школы строила линейки, я выходил, и она говорила, что мной надо гордиться.

 

И вдруг в обществе стало заметно, что девушки хотят целоваться не с легионерами в шрамах, а с фарцовщиками, спекулянтами, официантами, таксистами, мясниками. С теми, у кого много денег. С тем, кто хорошо одет. Это была несформулированная точка неуважения власти.

— Это твоё представление?

— Нет, это мое осмысление, основанное на воспоминаниях, на фактах, на экономике.

 

— И ты хочешь сказать, что это действительно повлияло на последующие события в Ленинграде — Петербурге?

— Да, безусловно. Потому что я это всё видел. Просто тогда мы по-другому к этому относились. С нами никто не разговаривал, не было нужного образования, не было серьёзных людей, кто с нами бы пообщался. Но я помню, как я встал «на ворота» в бар. Мой товарищ выиграл 4-й раз чемпионат Ленинграда по боксу. Он сидел еле живой, а ему подарили часы «Полёт» или «Ракета». Они были четвёртые уже. И он спросил: «А где мне их носить?» В этот момент подошел ещё один спортсмен и предложил: «На ворота хотите встать?» И вечером каждый из нас заработал по 25 рублей.

 

 

— Это какой год?

— 1984. При зарплате инженера 120 в месяц. В эту секунду мой товарищ Эдик принял мгновенное решение. Там у меня идиотские часы и какая-то заметка в «Советском спорте», а здесь начинается нужная жизнь. Это было взросление.

— Фарцовщики были в семидесятые годы и даже раньше. Мясник в семидесятые годы был самый дорогой друг. Почему события, о которых ты рассказываешь в книге, произошли позже? Может, это всё родилось не из вашего представления о прекрасном, а директора советских магазинов ерунду спороли, вместо того чтобы ставить на ворота отставных военных? С какого-то перепугу решили, что со спортсменами лучше будет.

— Дело в том, что такая концептуальная точка произошла где-то в 76-м году. Ну, условно 75–76–77-м году. Представь, что мы в 1975-м прошли по всем ресторанам. И везде мы увидели бы швейцара — это отставной военный. Он и одет как швейцар. Так, два года прошло, ну-ка, пошли снова. Вдруг видим, что швейцары остались только в «Европейской», в «Астории». Швейцаров больше нет. А вместо них молодые ребята, им лет по 20–23. Чёрные брючки, белая рубашка, отбитые скулы, короткая стрижка — и он стоит. А если его спросить: вы кто тут, молодой человек? Он ответит, что гардеробщик. Произошла замена пожилых пенсионеров-военных на уволившихся молодых легионеров. В Советском Союзе подпольная экономика социализма была устроена так: ты директор ресторана, это место дефицита, куда советскому человеку идти незачем, если только отпраздновать защиту диссертации, там творится непонятно что — там и блатные собираются, и казнокрады, и аферисты, и девицы, и так далее. И там постоянные конфликты. Если руководитель постоянно будет жаловаться власти — милиции, райкому, просить за разбитое стекло, то он плохой хозяин. Кому нужен плохой?

— Это понятно, но ты мне сейчас рассказал историю про то, как подпольная экономика победила социализм задолго до того, как появился закон о кооперативах. Это не имеет отношения к тому, что спортсмены почувствовали себя каким-то вторым сортом на фоне парней, которые спекулировали на Невском. Если бы вас не призвали, то вы бы так до падения Союза и занимались бы спортом.

— Это отдельная история, что было бы. Но когда призвали, то не просто все-все-все встали на ворота. Прежде всего это мастера спорта по борьбе и боксу объединились в некую сеть. Просто слова такого они тогда не знали. И они стали важными. Наконец-то девушки обратили внимание на них. Это первый момент.

— Эта история опять же про подпольную экономику.

— Верно. Но если в 80-х годах, когда заходил, допустим, директор треста ресторанов и столовых, то я открывал двери, понимая, что это шеф, который дает мне возможность зарабатывать, и кланялся — «Здравствуйте, Иван Иванович», а он кивал «Привет», то в 89-м — 90-м годах к этому Ивану Ивановичу воротчики сами пришли. «Иван Иванович, теперь ты нам дверь будешь открывать».

— Почему всё-таки это в концентрированном виде произошло именно в Ленинграде, а не в Москве, где спортивная школа была точно не хуже?

— Аналогичные процессы происходили везде. Потому что кабак Магадана принципиально ничем не отличается от кабака на Арбате. Но масштабы разные. Ленинград и Петербург, прежде всего, отличается от всех других городов вот этим вот восхождением, когда спортсмены-преторианцы перешли на сторону торговцев, захватили торговлю и создали свое движение. В отличие от Москвы и от других мест, они не приняли преступную среду, отвернулись от воровской идеи. Категорически.

— Почему везде приняли?

— Это сложнейший вопрос. Я не пытаюсь включить ответ на него в этот текст, хотя в том числе разговаривал и об этом. Никто не может ответить. У меня появляются иррациональные ответы, например, так: Ленинград породил интеллигентное отношение к жизни. Но это, скорее всего, ирония.

— Вернемся к могуществу. Во что оно трансформировалась и что от него осталось сейчас.

— Мы берём 1991 год, как 1917, понимая, что революция произошла не в секунду. В 91-м году появилась власть. В 17-м по городу начали ездить матросы и чекисты в кожанках, а в 91-м — чёрные машины и ребята в кожанках. И все понимали, что это и есть власть. Она собирает налоги и решает вопросы. То есть они не прыгнули с парашютом и взялись из ниоткуда.

Но если поначалу, как я сказал, зарабатывали по 25 рублей за вечер, то потом повалились бабки. Потом бабло. И, наконец, самое страшное — потом появились финансы. То есть миллионы, счета, составы грузов, то, что не засовывается ни в один кошелёк. И как говорила олдскул, а это прежде всего жулики и аферисты, что труднее всего поделить большие деньги. Старая школа предполагала, что делим 50 на 50. Когда играли в напёрстки и были тысячи рублей, то делили по-братски. И вдруг нужно поделить 1 000 000 $. И его поделить нельзя. Если мы делим 1 000 000 $, то это значит 500 000 я тебе даю, а потом думаю: так, если тебя не будет, то у меня сразу будет на 500 000 больше. Как мне это сделать? У меня есть навыки… И братва превратилась в демонов. А демоны поделились на вампиров, на оборотней, на упырей, на леших — ну, кому что больше милее. И стали друг друга жрать. А государство в этом принимало только функцию наблюдателя. Оно вообще никого не убило, если мы говорим о физическом уничтожении. Более того, оно спасало демонов, потому что все, кто в середине 90-х посидел в тюрьмах, — были как бы в плену, пока на фронте шло месиво. Выжили в основном те, кто сели. То есть государство, желая зла, оказало неоценимую услугу.

— Сколько в процентном отношении выжило, примерно?

— Вот 70 % — это точно. Вот это не обсуждается.

— Выжило?

— Легло! Я считал, с ребятами разговаривал со взрослыми… Мы брали фотографии и смотрели, анализировали, доходит до 90 процентов. То есть, если бы мы мыслили категориями министерства обороны, то мы даже не могли бы расформировать часть. Ее не стало.

— По Петербургу в абсолютных цифрах это какой порядок?

— У нас в начале работы будет глава, которую я назвал «Считать надо так». Эту фразу мне подарил один из товарищей по прошлому. Просто в разговоре сказал: «Женя, считать надо так». И мне понравилось. Я начинаю считать, считать, считать. Если мы возьмём убийства непосредственно, то вот они, лежат. Огромное количество пропало без вести. Куда они делись? Трупа не нашли. Если мы возьмём статистику МВД (ну, разумеется, я убирал проценты просто пьяниц и так далее), то у меня по Петербургу и Ленобласти вышло к 6 000 человек.

— Половина афганских потерь всех Советского Союза за 11 лет войны.

— И сейчас эта цифра какая-то кошмарная. А в тот момент, когда это происходило, просто похороны были… Даже не знаю, сравнить как. Вот большая фирма, и там есть много дней рождений, каждый день — день рождения. И если мы будем праздновать, то каждый день всегда кто-то что-то принесёт, какую-то пиццу, ещё что-то. А теперь представь, что в вашей компании убивают каждый день. На войне как на войне.

— А что с теми, кто выжил? Кто они теперь?

— Те, кто выжил, делятся на три категории. Первая, условно говоря 1 %, — это те, кто достиг финансового благополучия. Тот же Сергей Васильев, миллиардер. Владимир Кумарин, миллиардер, правда, сейчас ему не очень нужны деньги. Также мы должны взять людей, которые спились, стали стариками, ну, живут какой-то жизнью, и если мы увидим его, просто никогда не подумаем, что раньше его боялся весь район. Пусть это будет ещё 10 %.

89 % остается. Это те, кто сбросили рога и копыта, у кого отпал хвост, как говорится в учебнике о происхождении человека от обезьяны. Это мидл класс, условно говоря. Как он выглядит? Прежде всего, он ушел в активный спорт. То есть они вернулись в свою юность.

— Подожди, этим людям сейчас или ближе к 60, или уже за 60. Они в активном спорте?

— Они не ходят в фитнес-клубы. Для них фитнесы — это как бы… Не надо их оскорблять словом фитнес. Они ходят в спортивные залы, настоящие. Боксёрские, бойцовские и так далее. Они знают тренеров, им важен тот запах. Разумеется, это не профессиональный спорт, но они участвуют. Мой товарищ Серёжа Кушин, которого боялось пол-Петербурга, недавно стал чемпионом мира по вольной борьбе среди ветеранов. Сергею под 60 лет. Но я бы не советовал бы… Восемь–девять человек в парадной он повыкидывает в окно.

У них есть какое-то свое дело. Они не могут себе позволить ходить в ДЛТ, но когда они покупают джинсы или ещё что-то, они не очень смотрят на цену.

— А кто они по взглядам?

— По взглядам они категорические патриоты. При этом патриоты не России как империи, а патриоты прежде всего России Владимира Путина.

— Почему?

— Потому что они вернулись обратно в прошлое. Когда они мечтали, чтобы в их честь играл советский гимн, они были в СССР, который предполагает генерального секретаря. Какого-то очень большого коммуниста. Какой коммунист будет — неважно, не наше спортивное дело. Если будет Брежнев, значит, это Советский Союз Брежнева. Поэтому они вернулись в прошлое. Они ещё и ортодоксальные православные.

— Государство про это знает?

— Государство об этом не знает и не думает. Они же не собираются на улицах. У них нету общества, они не ходят со знамёнами. Вот я разговаривал с таким Олегом Казанским. Он так мне агрессивно начал: «Либо ты покрестишься, либо я с тобой сейчас по-другому буду разговаривать». И не дай бог что-то сказать про Владимира Владимировича. То есть настолько предан престолу. Но этого не видно.

— Вот я вышел на улицу — я же могу встретить там где-то Александра Ивановича Малышева, имя которого в начале девяностых в Ленинграде было абсолютной легендой. Что за человека я увижу?

— Ну, если про Малышева, то ты бы увидел такого себе сильного человека, достойно очень одетого, но не крикливо. Если ты наблюдательный, то увидишь человека спокойного, но опасного. Он всегда тебе поможет, но обязательно относись к нему с уважением. И усталого.

— Государство им всё простило? Да?

— Да. Потому что государство внутри прощает, как прощает после гражданской войны. Потому что государство — это и губернаторы, и вице-губернаторы, то есть это люди того поколения. Те, кто всё это видел, кто всё это ел. Поэтому, если разговор какой-то конкретный, виновен — не виновен, то это разговор процедуры. А если с ними, да хоть с окружением Владимира Владимировича поговорить, то они скажут мудро: если виноваты все, то не виноват никто.

— Сейчас у нас будет выходить эта книга, и наверняка снова вспомнят, заговорят про «Бандитский Петербург», и мы снова будем виноваты, как Андрей Константинов, который придумал этот бренд.

— Сейчас уже нет. Потому что тогда, когда Андрей первым открыл эту дверь, он был обречён на сверхвнимание, где присутствует вся палитра. Первый всегда обречен на всплески глупости. Сегодня главное, чтобы родившиеся 30 лет назад или позже — люди, которые не участвовали в той мясорубке, чтобы они постарались увидеть это совершенно другими глазами, а не через там: малиновый пиджак, 600-й мерседес, на стрелке стреляют из автомата.

— С одной стороны, эта работа — осмысление для людей моего-твоего поколения, а с другой — для тех, кто моложе намного, потому что в учебниках про это не пишут. Что они вынесут из этого, какую мораль?

— Первое, что мы пытаемся сказать, — это то, что мир сложен. А мир — это история, а она еще сложнее. И если ты человек думающий, интересующийся, то попробуй разобраться в своих родителях. Пробуй понять и посмотреть по-другому. Тебе говорят бывалые, опытные люди, кто совершил много ошибок, много плохого, с точки зрения 2021 года. Иначе всё очень просто — это бандиты, они грабили и убивали. Тоже верно, но очень неинтересно. Подобным образом сформулированное сознание прекращает разговор. Не с нами, а с жизнью. Это как сказать про нас — вот журналисты, они печатают на компьютере.

 

 

— А это журналист, который пишет на компьютере, который 30 лет назад во всём этом жил. Читайте книгу Вышенкова на «Фонтанке».

Первая серия

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Право на утилизациюавтор Ирина Першина

– Вот, пожалуйста, ваш талон на утилизацию, – девушка-андроид с улыбкой протянула мне пластиковую карточку. – Ждём вас через три дня.

– Здесь какая-то ошибка, – возразила я, пряча руки за спину, как будто бы если от талона отказаться, компьютер переменит решение.

– Нет, всё верно, – доброжелательно подтвердил робот. – Средств на вашему счету хватит на оплату аренды за три ночи и минимальный набор продуктов. Далее ваше существование не рентабельно.

Скрытый текст

 

– Я могу пожить у подруги! – выпалила я первое, что пришло в голову.
– Если у вас имеются кровные родственники или иные лица, способные гарантировать оплату по счетам за ваши нужды, вы должны сообщить их координаты. Когда придёт подтверждение о спонсировании, решение будет пересмотрено.

Я с ненавистью посмотрела на доброжелательную пластиковую маску. Конечно, злорадство мне померещилось, откуда эта кукла знает, что родных у меня нет, а последнюю подругу утилизировали год назад. Я продержалась долго, но от судьбы не убежишь. То есть от службы по контролю населения бегать невозможно. Ежемесячно нужно отмечаться, чтобы они оценили, способен ли гражданин оплатить ресурсы, которые потребляет. А с пятидесяти лет – еженедельно. Что же, когда-нибудь этот день должен был настать. Мне шестьдесят. Должно было исполниться через неделю. Уже не отмечу этот юбилей.

– Вы имеете право выбрать форму утилизации, – подсластила пилюлю андроид. – Газ, инъекция или физическое воздействие на тело.
– Пусть мне отрубят голову! – нервно хохотнула я.
– Данная форма не предусмотрена, это не гуманно, – после паузы заявила эта равнодушная кукла. – Если затрудняетесь с выбором сейчас, можете сообщить о своём решении непосредственно перед операцией.
– Только не говорите «смерть от старости», а то она зависнет. Это простейшая модель, – предостерёг голос у меня за спиной. – Придётся ждать, пока перезагрузится, а я бы хотела до полудня успеть домой.

Я обернулась, слишком уж бодро и позитивно звучал голос. Обычно всё веселье оставляют за порогом этого зала. Даже те, кто способны оплатить себе ещё месяц-другой, пребывают в мрачных настроениях. Следом за мной в очереди на контроль стояла улыбчивая дама лет на десять старше меня. Она не пыталась маскировать возраст и даже волосы не красила. Удивительно! Наверное, может себе позволить не работать. Ведь если ты недостаточно молодо выглядишь – работы не получить. Наверное, этой старухе повезло со спонсорами. Скорее всего, дети.

Эх, говорили мне в своё время: рожай, если хочешь жить подольше. Когда не сможешь работать, дети позаботятся. Впрочем, это как повезёт. Одна моя приятельница троих родила, ресурсов на них уйму потратили и она, и отец. А когда доход перестали получать, ни один из отпрысков не захотел взять родителей на спонсорство. Отказ оплачивать чужие ресурсы – это законное право. Приятельницу лет пять назад утилизировали, мужа её чуть позже. У мужчин планка уровня дохода ниже. Но они на лечение предпочитают не тратиться и сразу идут на утилизацию.

А я последние кредиты на прививку от гриппа потратила, только заболела всё равно. Или прививка была контрафактная, или вирус новый. До сих пор слабость во всём теле, сканер здоровья на входе в офис не даёт вернуться к работе, а денег на лекарства нет. Замкнутый круг.

Я вертела в руках плоский квадратик талона на смерть и не могла поверить, что это происходит со мной. И самое страшное, что за три дня денег я нигде не достану.

– Пожалуйста, ваш талон на утилизацию. Ждём вас через два дня, – объявила андроид даме, сменившей меня у стойки.
– Благодарю, – любезно ответила та. – Но я имею право продать прошение, чтобы Совет рассмотрел вопрос о назначении мне содержания за государственный счёт.
– По какой причине?
– Я художник, заканчиваю картину, которая станет национальным достоянием.
Я замерла, любопытство пересилило отчаянье. Всем известно, что после того, как экономически целесообразным сочли утилизировать тех, кто потребляет больше ресурсов, чем способен произвести, произведения искусства практически не создавались. И новая государственная программа по возрождению национальной культуры подразумевала послабления для людей творческих профессий. Значит, передо мной художник!

– Прошу вас предоставить образец работы.
Дама выложила на стойку перед андроидом рисунок. Я подошла поближе. Это был натюрморт: кувшин, груша, цветок. Такие рисуют на уроках изо в школе. Ничего шедеврального или даже оригинального. Одна из стенок кувшина кособокая. Дама, заметив мой интерес, подмигнула.
– Необходимо организовать комиссию, которая оценит художественную ценность полотна, – объявила андроид. – Максимальный срок четыре недели, на это время вам будет начислена материальная поддержка.
Получив новую карточку, дама с довольной улыбкой пошла к выходу, я словно удав за кроликом шагала за ней.

– Как вам это удалось? – спросила я, когда мы вышли на улицу.
– Это же робот, она подчиняется своим инструкциям, – усмехнулась художница.
– Но ведь в комиссии будут искусствоведы, они поймут, что ваша картина никакой не шедевр национального достояния!

– Да, но через четыре недели я буду в другом городе и предъявлю другому андроиду портрет моей собачки. Может быть, он получится удачней. Таким образом, я рассчитываю дожить лет до восьмидесяти. И к тому времени сама стану национальным достоянием – старейший житель страны. Ну теперь ещё, может быть, вы составите мне конкуренцию, – дама подмигнула. – Будем сниматься в социальных рекламах, мол, только достойные люди имеют право долго жить, поддержите программу утилизации нерентабельных граждан.

И, смеясь, она удалилась к автобусной остановке. Я ещё несколько минут стояла, восхищённо глядя вслед этой находчивой старушке, а затем поспешила домой. Где-то у меня лежала недописанная поэма. Когда я работала, закончить её было некогда, но пришла пора доделать. Завтра принесу поэму андроиду, пусть созывает комиссию.

 

Кажется, еще не издано

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
57 минут назад, Serendipity сказал:

Право на утилизациюавтор Ирина Першина

– Вот, пожалуйста, ваш талон на утилизацию, – девушка-андроид с улыбкой ....

R2D2...

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Мы приехали после обеда. Военные там были уже с утра — в стороне чадил дизелем кунг с рацией. Два солдата стояли у места провала. Мы бросили наш уазик на замерзшем лугу и подошли к солдатам. Один – сержант— по некоторым признакам (гнутая бляха на спущенном ремне, чуб, яловые сапоги) — старослужащий помогал второму натягивать на солдатское белье гидрокостюм.
Генрих сразу спросил у сержанта:
— Почему он на голое надевает?
— Ну, вот же кальсоны есть, — сказал сержант.
— Положено специальное водолазное белье.
— На всех водолазов белья не наберешься, — улыбнулся плохими зубами сержант. — Всем нравится водолазное носить.
— А ты в чем под водой работаешь? – спросил Генрих.
— Я не работаю, я страхую.
— Как?
— Смотрю.
— А если он заблудится?
— Не заблудится. Он никуда не ходит. У нас веревки пять метров.
— Ты подо льдом когда–нибудь работал? – спросил Генрих у молодого в гидрокостюме.
— Нет.
— А где ты работал? — спросил Генрих.
— До армии ходил в клуб, тренировался в бассейне.
— А почему, вообще, военные занимаются поиском?
— Так полковника же сын утонул.
Недалеко стояла большая воинская часть. Для детей военных в поселке построили десятилетку и поселочные перестали уезжать в интернат после восьмого класса, учились вместе с детьми военных. Сын полковника заканчивал десятый класс.
Место провала было обложено необрезанными сосновыми досками, под которыми хлюпал мокрый снег.
— Подозревают, что деревенские пацаны его толкнули, — сказал сержант.
— А что это такое в чем он работает, — показал Генрих на небольшой рюкзак за спиной у молодого солдата с гофрированной трубкой и маской.
— Ребризер, — сказал сержант. — Противогаз замкнутого цикла.
— Где твой старший? – спросил у сержанта Генрих.
— В кунге сидит.
Дверь в кунг долго не открывали. Капитан спал и не слышал стука из–за звука работающего двигателя. Генрих — высокий старик с седой бородой и длинными седыми волосами до плеч — грубо дернул открывшуюся наконец дверь, толкнул ладонью капитана в грудь и сказал:
— Ты что, капитан, охуел? Тебе мало одного трупа? Ты хочешь еще один?
— У меня приказ искать, — ответил обижено капитан.
— Кто отдал приказ?
— Командир части.
— Соедини, я должен с ним поговорить.
Через час Генрих вернулся с капитаном. Молодой солдат ушел под лед на длинной веревке, которую ему из запаса дал я. Сержант бессмысленно держал конец в руках.
— Ну, что там? – спросил Генрих.
Сержант пожал плечами.
— Он знает азбуку?
Сержант ничего не ответил.
— Дай сюда, — Генрих забрал из рук сержанта конец, натянул,
прислушался к подергиваниям и сказал:
— Он ориентацию потерял. Нужно вытаскивать. Главное, чтобы ни за что не зацепился. Ты — будь готов! — крикнул он мне.
— На сколько у него дыхания? – спросил Генрих у сержанта.
— Патрон на сорок минут. Когда кончится, нужно плюнуть в трубку и оно даст еще пять.
Молодого солдата вытащили живого, полузадохшегося и сильно напуганного.
— Выпить ему можно? — спросил Генрих у капитана.
— А что у тебя? – спросил капитан.
— Спирт.
— Я бы и сам выпил, — сказал капитан.
— Пошли тогда к нам в буханку, — сказал Генрих.
Генрих налил каждому: рядовому, сержанту и капитану по полстопки. Капитан спросил:
— А ты что, пить не будешь?
— Мне еще работать, — сказал Генрих.
Капитан выпил, расчувствовался и сказал:
— Ты хороший человек, что для тебя приятного сделать?
— Продай мне этот ваш ребризер.
— Я тебе его так отдам, — сказал капитан. — И коробку химических патронов дам впридачу.
Мы работали уже четвертый день. Около последнего моста на южной окраине поселка поставили рыболовную сеть. На всякий случай. Как положено, отутюжили галсами дно. Сейчас наш уазик, переваливаясь по кочкам подмерзшего луга, ехал вдоль реки. Я сидел за рулем.
— Разошлись, — сказал я Генриху, показывая на то место, где три дня стояла толпа любопытных. —Только эта женщина осталась.

— Это его мать, — сказал Генрих.
— Одета как–то странно.
— Это ей деревенские свое дали, в городском она бы уже давно замерзла. Подъедь к ней.
Когда мы поравнялись с женщиной, Генрих открыл двери сказал:
— Иди сюда, сядь в машину.
Она повиновалась.
— Замерзла? – спросил Генрих.
Женщина молчала и смотрела мимо в окно. Генрих налил на один глоток спирта в алюминиевый стаканчик и приказал:
— На, выпей!
Женщина послушно выпила.
— Чего ты здесь стоишь? – спросил Генрих.
Женщина молчала.
— Чего ты хочешь?— спросил у нее громко с усиленной артикуляцией, как у глухонемой.
— Вы не там ищете, — ответила женщина совсем тихо.
— А где? – спросил Генрих.
— Возле провала, — сказала она.
— Мы там уже сто раз искали, ничего не нашли.
Женщина молчала.
У нас был еще час до темноты.
— Ну что, сделаем последнюю ходку? — спросил Генрих.
— Воздух кончился, нужно заправляться, — сказал я.
— Возьми этот, б***ь, ребризер, — сказал Генрих.
Вода прозрачная — поднятый со дна торф унесло течением. Генрих меня быстро зажгутовал, зацепил наплечные свинцовые грузы, надел ходовой конец и прикрепил коробку дыхательного аппарата. Я сел около вырубленной во льду майны, достал изо рта загубник и обхватил себя руками за колени. Остатки воздуха со свистом вышли из гидрокомбинезона. Прыгнул в воду. Видимость слабая — если по горизонтали, то на вытянутую руку. Мягко опустился на черное неровное дно. Посмотрел вверх, угадывая желто–молочный лед в метрах трех над головой. Воздушные пузыри дорожкой бегут вверх и растекаются у поверхности подо льдом. Эту майну вырезали безопилой в том месте где подросток провалился. Буду искать ниже по течению. Делаю два шага вперед, становлюсь на четвереньки и дальше ползу по дну перпендикулярно течению. Три галса от берега к берегу. Что –то давно меня не запрашивали о самочувствии. Дернул за конец сам! Дернуть раз означает "чувствую себя хорошо". Почему такая слабина? Переворачиваюсь на спину, ложусь на дно и начинаю наматывать конец на локоть. Веревка уходит совсем не в ту сторону, куда я ожидал. Может коряга? Встаю и иду по концу. Поднимаю голову и вижу парящее надо мной тело мальчика. Он примерз меховым воротником ко льду.

Написал rabina1950 ©

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
Грыжу оперировали амбулаторно. Утром я приехал в госпиталь на операцию, лежал на каталке в коридоре уже раздетый, побритый, без трусов. Передо мной в очереди лежали старик и молодая женщина. Дверь в другое помещение была открыта. Я увидел трех молодых, лет под тридцать, африкан–американ – мужчину и двух женщин. Они были одеты в зеленую одноразовую санитарскую униформу, сортировали и упаковывали грязное белье. Говорил все время мужик, он не замолкал ни на минуту, травил что–то свое. Хотя говорил он по английски, я его языка не понимал, но две его помощницы понимали и хохотали.
Ничего трагического в моем положении не было. Операции предстояла легкая, хирург был хороший. От таких операций не умирают. Но операция была под общим наркозом, а этого я не люблю. Общие наркозы, даже самые небольшие, меняют личность человека. Я боюсь общего наркоза, никогда не знаю, кем проснусь, кого увижу в зеркале.
Я был без очков, видел их плохо, но слышал превосходно. Сейчас рассказчик закончил сюжет, сделал театральную пауза и черные захохотали в три глотки.
Скажу вам честно, я не расист. В принципе похуй, кто какой расы, главное чтобы человек был хороший.
Помню, залупился в автомастерской с одним черным. Он полез без очереди. Я таксист, у меня время–деньги. Со своим жалким эмигрантским английским я пошел разбираться с чуваком с ярко рыжей, крашеной хной бородой, в розовой детской шапочке с помпончиком, который полулежал на похожем на зубоврачебное кресло сидении. У него был салатового цвета джагуар, на котором он, объехав всю линию, воткнулся вторым в очереди на подъемник. Имея в запасе не более сотни английских слов, я говорил яростный спич, он отвечал мне односложно и две полуголые черные телки у него в салоне хохотали. Когда я понял, что по–английски мне его не переговорить, перешел на обычный русский мат. У русского мата есть выразительность и экспрессия и агрессивный код, и черному совсем не обязательно было нужно знать русский, чтобы понять о чем я говорю. Афам засцал, смешался, дал задний ход, и здесь я совершил ошибку, хлопнул длинной салатовой дверью его уебской машины. Он только этого и ждал, стал кричать, что я отдавил ему ногу и требовать чтобы немедленно вызывали скорую помощь.
Мне сказал тогда русский хозяин автомастерской, который вышел из офиса улаживать конфликт:
«Не залупайся с ними. Они здесь давно. Это их страна».
Черные санитары снова захохотали и я подумал: Что же он говорит своим бабам, наверное рассказывает какие–нибудь африканские эротические анекдоты.
Укатили женщину с бледным лицом, которая неподвижно лежала с закрытыми глазами, накрывшись простыней до подбородка, как будто уже умерла. Я был следующий. Афамы народ артистический во всем. Смеются они артистически, коллективно, каждый поддерживая другого своим смехом. Голоса у черных молодые, сильные и громкие.
На третий год такси я накопил денег и купил свою машину, а медаль стал брать в аренду. Страховку платил хозяин медали. Было лето, середина дня. Я шел неспешно из верхнего города вниз, стараясь держаться левой стороны и на развилке Седьмой авеню и Бродвея увидел эту компанию — дорого стильно одетых афамов — чувака и двух телок. Я был уже опытный таксист и нежелательного клиента видел издалека. Эта компания не вызывала у меня никаких сомнений, работы в городе было мало, а главное ехали они не в Бронкс или в Харлем, а в нижний город, и я их пикапнул. Траффик был небольшой, я дерзко маневрировал, вызывая у моих пассажиров восторг и восхищение, уже думал, куда поеду искать клиента, когда их скину. Мои пассажиры были настроены весело, я их заинтересовал, они задавали мне вопросы, слушали, как я отвечал, смеялись и повторяли мои фразы из Илоны Давыдовой, пародируя русский акцент. Я, смеялся вместе с ними и немножко им подыгрывал. Они спросили, нравится ли мне работа. Я сказал, что нравится, я могу накормнить свою семью, заплатить медицинский иншуренс и за квартиру в Нью–Йорке. Ни у кого ничего не прошу. Для меня это большое достижение. Если бы мой покойный отец знал об этом, очень удивился, он считал меня неудачником. Мои черные клиенты были симпатичные и я изо всех сил хотел им понравиться. Подкатил и остановился возле велфер кассы. Тогда еще велфер выдавали деньгами. На счетчике вышло девять долларов. Наличных денег у пассажиров не было. Они попросили меня подождать. Ждать пришлось долго. Я нервничал, понимал, что идти искать в учреждении, где выдают пособие, не имеет смысла. Я просто напросто не смогу среди сотни африкан–американ своих негров узнать, потому что плохо различаю их в лицо. Мой клиент меня не обманул. Через сорок минут он взволнованный и счастливый выскочил из вертящейся двери и вручил мне новенькую, только что напечатанную, двадцатку, с изображением чувака, покожего на Юрия Ярвета в роли короля Лира и сказал: "Кип чендж".
Я лежал на спине, смотрел на рисунок, который образовывали декоративные металлические пластины на потолке и думал о том, что уже двадцать лет я живу в Америке и двадцать лет без остановки пи3дячу в этом проклятом такси. Надорвал в тяжелом климате сердце, а сейчас вот еще эта грыжа, и я последний месяц вынужден ходить, удерживая через карман выпадающий в мошонку кишечник.
А черный чувак все травил и травил свои истории. Когда они захохотали в очередной раз, мне захотелось крикнуть редкое, страшное как проклятие ругательство, которому меня научил один израильтянин, но не успел, мою коляску подхватили чьи то руки и покатили неизвестно куда.

Написал rabina1950 ©

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

В Чейз Банке на Брайтоне была у меня приятельница. Звали ее Валя. Валя окончила Бруклин–колледж, выучилась на бухгалтера, хорошо говорила по–английски и занимала в банке должность менеджера среднего звена. Всегда одетая в строгий деловой костюм, но с заметной только русскому глазу провинциальной блядинкой, крепкая, коренастая, широкобедрая, загорелая кварцевым загаром, незамужняя, успешная молодая женщина. Мы дружили, но не больше. Я подкармливал Валю русскими фильмами. Она смотрела видео, тосковала по родине особой русской тоской. Синдром Штирлица. Я хорошо знал ее вкус, попадал в десятку. Однажды принес старый сериал тех времен, когда русское кино снимали большие режиссеры. «Линии судьбы» Месхиева с молодым Хабенским. Москва девяностых. Чем–то ее это кино задело, потому что, возвращая диски Валя спросила:
— Что я могу сделать для тебя хорошего?
Я сказал:
— У меня проблема. Английски амазон зажимает бабки. Эти козлы отказываются пересылать деньги в Штаты. Открывайте, говорят, счет в английском банке, мы переведем деньги по первому требованию.
— Так в чем проблема?
— Не могу из Штатов открыть счет в английском банке.
Она спросила:
— Много там?
— Под сотку.
— Сто тысяч фунтов – хорошие деньги. Слетай в Англию бизнес классом на Конкорде, в Лондон, открой счет, поживи неделю в гостиннице, походи по городу. Это кайфово — летать бизнес классом. Вместе с билетами больше десяти тысяч не потратишь.
— Да, ну, — сказал я. – Какой нахрен Лондон, я уже лечу в Минск.
— Минск, это там где был первый съезд РДСРП? – спросила она иронично.
— В 1898 году, — в тон ей ответил я.
— Что там в Минске?
— В Минске меня ждет молодая красивая женщина.
— Наша, русская? — спросила Валя и словно пионерский галстук поправила на шее золотой крестик на тонкой цепочке.
— Беларуска.
— Какая разница.
— Есть разница, — сказал я.
— Каждый человек должен решать сам, — сказала Валя, — в Минск ему лететь, или в Лондон.
— В Минск. Уже и билеты заказал.
— Любишь ее?
— Люблю.
Она посмотрела на меня ласково и сказала:
— Пусть бы меня кто–нибудь так любил. Хочешь, я тебе кредит дам в сто тысяч под два процента годовых. Делать ничего не нужно, залинькаем твой аккоунт с банковским, в любой момент сможешь взять, а когда захочешь — вернуть. Рассчет процентов помесячно.
— Возвращать обязательно, — спросил я в шутку.
Она не ответила на мой вопрос сразу, что–то посчитала на калькуляторе и сказала:
— Я бы не возвращала...

Написал rabina1950 ©

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Прочитал Исчезнувший мир  Тома Светерли.

Чо та писец как заумно, тяжело за другие книги браться после таких букофф

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
49 минут назад, Славыч сказал:

Прочитал Исчезнувший мир  Тома Светерли.

Чо та писец как заумно, тяжело за другие книги браться после таких букофф

Ну, поклонникам удакома это очевидно непростоB)

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
2 минуты назад, Славыч сказал:

Ну и как тебе творчество Тома Светерли?

Незнакомо. Но творчество других авторов меня привело к тому, что "букофф" пишут люди необычные. Ни Быков, ни Шаргунов так писать не будут.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
1 минуту назад, гонзо сказал:

Незнакомо.

Ну тогда не теряй время в теме, иди посри што ле, тебе больше на пользу пойдёт. 

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
1 минуту назад, Славыч сказал:

Ну тогда не теряй время в теме, иди посри што ле, тебе больше на пользу пойдёт. 

Хочешь  обновить свое пятно ? Не торопись, его отлично видно и так!

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Ненавижу поэзии. Но напомнилось почему-то:

Печально я гляжу на наше поколенье!
Его грядущее — иль пусто, иль темно,
Меж тем, под бременем познанья и сомненья,
В бездействии состарится оно.
Богаты мы, едва из колыбели,
Ошибками отцов и поздним их умом,
И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели,
Как пир на празднике чужом.

К добру и злу постыдно равнодушны,
В начале поприща мы вянем без борьбы;
Перед опасностью позорно малодушны
И перед властию — презренные рабы.
Так тощий плод, до времени созрелый,
Ни вкуса нашего не радуя, ни глаз,
Висит между цветов, пришлец осиротелый,
И час их красоты — его паденья час!

Мы иссушили ум наукою бесплодной,
Тая завистливо от ближних и друзей
Надежды лучшие и голос благородный
Неверием осмеянных страстей.
Едва касались мы до чаши наслажденья,
Но юных сил мы тем не сберегли;
Из каждой радости, бояся пресыщенья,
Мы лучший сок навеки извлекли.

Мечты поэзии, создания искусства
Восторгом сладостным наш ум не шевелят;
Мы жадно бережем в груди остаток чувства —
Зарытый скупостью и бесполезный клад.
И ненавидим мы, и любим мы случайно,
Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви,
И царствует в душе какой-то холод тайный,
Когда огонь кипит в крови.
И предков скучны нам роскошные забавы,
Их добросовестный, ребяческий разврат;
И к гробу мы спешим без счастья и без славы,
Глядя насмешливо назад.

Толпой угрюмою и скоро позабытой
Над миром мы пройдем без шума и следа,
Не бросивши векам ни мысли плодовитой,
Ни гением начатого труда.
И прах наш, с строгостью судьи и гражданина,
Потомок оскорбит презрительным стихом,
Насмешкой горькою обманутого сына
Над промотавшимся отцом.

 

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
В 24.11.2021 в 18:36, гонзо сказал:

Незнакомо. Но творчество других авторов меня привело к тому, что "букофф" пишут люди необычные. Ни Быков, ни Шаргунов так писать не будут.

Ты ещё мну не читала... )))

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

"Милый Куся. Я возвращаюсь к тебе. С этим мелочным, жадным человеком совершенно невозможно жить.
 
Жалеет для меня буквально все. Ни платья, ни туфель не допросишься. Только ворчит, что и так тряпья достаточно.

 Никакого эстетического вкуса. Не видит разницы между розовым и лососевым, вердепомовым и морским зеленым! Мужлан какой-то!

 Спрашивает: зачем тебе пятидесятый бежевый лак? Как пятидесятый, если они все разные! Все! Разные! 

В общем, Куся, я решила. Я возвращаюсь к тебе. У родителей я просто не помещусь. Сейчас упакую последние десять оттенков и выезжаю. Твоя принцесса".

Дракон вздохнул и открыл второе письмо.

"Глубокоуважаемый дракон. Вынужден Вам сообщить, что моя дражайшая супруга решила меня покинуть и вернуться к Вам.

 Она настолько часто меня этим шантажировала, что, признаться, я уже даже рад, что она решила реализовать свои угрозы. Ее не остановило даже новое крыло замка, которое я построил под ее гардеробные, тренажерные залы и прочие дамские салоны. 

Если есть возможность - бегите. Думаю, дольше недели она сама в пещере не выдержит и вернется.

 Если Вы случайно сожжете половину ее гардероба, в качестве моральной компенсации получите дюжину зажаренных кабанов.
 Держись, старик!

 Принц".

"Дорогой принц, признателен за своевременное оповещение. Постараюсь принять меры.

 Дорогу уже перекопал, парой сосен перегородил. Теперь ход за тобой. 

Запоминай - никогда, слышишь, никогда не отказывай жене! Всегда соглашайся и все разрешай. Она сама должна прийти к мнению, что ошибалась или ей это не нужно.

 Итак, несколько возможных вариантов: дорогая, 
- этот оттенок тебя старит,
- этот фасон устарел,
- это платье тебя полнит,
- у соседей точно такой цвет стульев в столовой
- это платье скрывает твою великолепную грудь
- делает бледной и нездоровой
- а, у соседней королевы точно такое же, я вспомнил,
- да, грудь подчеркивает шикарно, но совершенно не оттеняет твои глаза. А они у тебя прекрасны.
- какая необъятная попа! Мне нравится!
- выглядит дешево. Ты достойна лучшего. 
- для меня ты прекрасна во всем. Особенно безо всего. Я тут и необитаемый островок в море присмотрел...
Запомнил? Дальше можешь использовать различные вариации.

Платья, которые полгода не носит, втихаря продавай заезжим артистам. Они их все-равно переделают, а если принцесса увидит, скажешь, что она законодательница мод и это просто похожая модель.
Освободишь гардероб и немного отобьешь стоимость.

С обувью делай упор на здоровье ног, вен, позвоночника и на том, что у нее самая легкая и грациозная походка. Что она порхает, как мотылек, а эти ... тут вставишь нужное слово... делают ее похожей на бегемота.

С прочими макияжами - ну, тебе жалко, что ли? Да хоть сто один оттенок, пусть балуется. 
Кстати, можешь втихую смешивать неслько имеющихся и презентовать, как эксклюзивную новинку. Поверит.
Я проверял.

Вышлю флакон с жидкостью. Аккуратно побрызгай изнутри самые ужасные платья. Начнет чесаться - сама их выбросит. Для  здоровья не опасно. 

Держись, старик.

 Дракон".

"Дорогая принцесса. 
Твое письмо застало на пороге. Срочно госпитализируюсь в связи с затянувшейся линькой. Если за время моего отсутствия ты приберешь всю эту шелуху из пещеры и продезинфицируешь ее - буду очень признателен.

 Кажется, я подхватил какого-то клеща, который жрет все натуральное: чешую, кожу, ткани.
Ведро со шваброй на старом месте в углу. 

Твой дракон".

Дракон отправил письма. Проверил запасной выход из пещеры, а главный вход завалил большим валуном.

 Просто на всякий случай.

©️Юлия Кожемяченко

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

 Этo нужнo cрoчно экрaнизирoвать:

Пoсле гибeли Анны Кaрениной пoд кoлесами пoезда ее дoчь Aнну нa воспитaние бeрет Кaренин. Вронский в глазах общества превращается в чудoвище, и всe, ктo рaньше злoсловил по пoводу Кaрениной, теперь выбирают своей мишенью Вронского. Он вынужден уехать из Москвы, но и высшее общество Петербурга его не принимает. Следы Вронского теряются где-то в глубине России.

Каренин воспитывает детей Сергея и Анну одинаково строго. Но подрастающей Анне кажется, что с ней он обходится особенно сурово. Сережа иногда, обвиняя Анну в гибели матери, грозит ей, что папа оставит ее без наследства, что не видать ей приличного общества и что, как только она подрастет, ее вышвырнут на улицу.

Романа Льва Толстого в доме Карениных не держат, но Анна прочитала его довольно рано, и в ее сердце вспыхивает желание отомстить.

 

В 1887 году совпадают сразу несколько событий: умирает Каренин, Сергей Каренин осуществляет свою угрозу - выгоняет Анну из дому, и становится известно, что Вронский жив. Практически разорившись, бывший блестящий офицер живет в небольшом волжском городе. На последние деньги Анна покупает билет на поезд и, похитив из дома Карениных револьвер, едет, чтобы отомстить отцу.

Вронский живет в приволжском городе Симбирске одиноко. Свет даже такого маленького городка после выхода в свет романа "Анна Каренина" не принимает его, и Вронский вынужден вращаться н полусвете. Однажды он знакомится там со странной парой бывших каторжан, недавно амнистированных. Его зовут Родион Раскольников. Его молодая подруга - Катя Маслова. К Раскольникову Вронского привлекает еще и то, что волей случая они оба стали героями романов. Катя Маслова, бывшая проститутка, убившая любовника, завидует обоим и иногда говорит: "Вот напишу Льву Толстому, он и меня в роман вставит". Она даже иногда по вечерам пишет нечто вроде дневника, а потом отправляет листки в Ясную Поляну. На каторге она потянулась к овдовевшему там Раскольникову, но на свободе постаревший Родион не может идти ни в какое сравнение с сохранившим столичные манеры Вронским.

 

Раскольников в отчаянии, но сам он уже не может поднять руку на человека. Он решает найти исполнителя своей мести. Выбор Раскольникова падает на семнадцатилетнего гимназиста, у которого недавно казнен брат за покушение на царя. Володя Ульянов, читавший о судьбе Родиона Раскольникова, соглашается и из рогатки, почти в упор, свинцовым шариком в висок убивает Вронского. На крик Масловой сбегаются люди, собирается толпа, и в этот момент к дому на извозчике подъезжает Анна Каренина. Она понимает, что опоздала, что месть осуществить не удается.

Вечером в гостинице она узнает имя гимназиста, убившего Вронского, и то, что в городе созрел своеобразный заговор молчания. Из сострадания к матери Ульянова, уже потерявшей сына, и оттого, что Вронского все равно никто не любил, в свидетельство о смерти Вронского вписан апоплексический удар. Анна, не имеющая средств к существованию, в гостинице знакомится с купцом и на пароходе уплывает с ним.

 

Маслова в отчаянии, она должна вот-вот родить, но к Раскольникову возвращаться не хочет. Дождавшись родов, она подбрасывает родившуюся дочку в бедную еврейскую семью, а сама кончает жизнь самоубийством. Еврейская семья Каплан, приняла подкидыша, назвав девочку Фанни. Девочка знает, кто виноват в том, что ей приходится воспитываться в еврейской семье. Фанни решает отомстить.

Анна Каренина намеренно бросается в разгул, жизнь превращается в череду пьяных компаний и в переход от одного купца к другому. Идут годы. Однажды осенью 1910 года после пьяного кутежа в затрапезной гостинице Анна находит зачитанные прислугой книги Льва Толстого "Анна Каренина" и "Воскресение". Старая боль вспыхивает в душе Анны, и ей начинает казаться, что во всем виновен Лев Толстой, что именно он виноват в том, что брат выгнал ее из дому. Анна решает убить Толстого и отправляется в Ясную Поляну, послав по дороге телеграмму с угрозой. Лев Толстой понимает, что это не шутка, все бросает и бежит из Ясной Поляны. По дороге простужается и умирает. Анна снова опаздывает. Снова загул, попытка утолить воспоминания в вине. Приходит в себя Анна только в 1917 году, когда узнает, что в Петрограде произошла революция, и во главе ее стоит тот самый гимназист из Симбирска, который убил Вронского. Это единственный человек, который сделал для Анны хоть что-то. Анна принимает революцию, уходит из занятого белыми города и присоединяется к отряду красных, которым командует Василий Иванович Чапаев. Она становится матерью этого отряда, обстирывает бойцов и готовит еду. Иногда в бою она ложится к пулемету. За это ее прозвали Анна-пулеметчица. Глядя на нее, комиссар отряда, уже выросшего в дивизию, Фурманов говорит: "Напишу роман, обязательно о ней расскажу, только придется фамилию изменить, а то не поверят. И помоложе сделаю". В 1918 году Фанни Каплан настигает Ленина возле завода Михельсона и сказав: "Помни о смерти моего отца", - стреляет в Ленина из браунинга. Ее быстро казнят для того, чтобы никто не узнал о том, что Ленин в молодости был убийцей.

 

Гибнет штаб Чапаева, в живых остается только Анна, потому что ее узнал командир белых Сергей Каренин, ее брат.

Заканчивается Гражданская война и Анна перебирается в Москву, чтобы хоть иногда видеть Ленина, но в 1924 году Ленин умирает, и жизнь Анны теряет всякий смысл. Она опускается и идет работать в домработницы.

 

Однажды, сходив в лавку за подсолнечным маслом, она идет домой и на трамвайных рельсах вдруг вспоминает о смерти своей матери. Приближающийся трамвай кажется ей тем самым поездом. В ужасе Анна бежит, выронив бидон с подсолнечным маслом на трамвайной линии возле Патриарших прудов...

Из интернета...

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Когда меня в первый раз посадили в тюрьму, я не знал, как это на долго. Очень переживал. Это ментовский прием — подвесить арестованного в неизвестности, в невесомости и темноте. Три месяца ни следователя, ни адвоката, ни свиданий. В камере теснота, жара, духота, грязь, громкое радио, дурная еда... Думал сойду с ума. Хотел умереть. Кидался в драки по любому поводу. Мне выбили зуб, разбили надкостницу на ребрах так, что я не мог дышать, вырвали клок волос на голове, сломали палец. Как–то в драке в прогулочном дворике малолетка из Борисова укусил меня за плечо.Укус долго не заживал и гноился.
Камера, где я сидел, была рабочая. Мы делали заказы для Термопласта. Однажды в сборочных деталях я нашел длинный металлический стержень, заточил о бетонный пол, приделал ручку и решил кого–нибудь убить. В камере у меня был враг — спортсмен–лыжник. Хвастался, что лыжи дают силу в руках. Он задушил пьяного старика в подьезде, просто так, из любопытства. Лыжник был тупой, злой и жестокий человек, вмешивался в карточные игры и отнимал у слабых жратву. Было жаркое лето, он ходил по камере полуголый и я уже наметил глазами место под левым соском, куда ударю его двадцатисантиметровым шилом. Ждал только повода. Но здесь случился обмен книг. В камеру передали сказки Бажова. Я сразу же забрал эту книгу себе. Читал по одной сказке в день. Там было около 50 сказок. Сказки очень понравились. Я перечитывал каждую по несколько раз. Все мне стало похуй. Я даже спать начал хорошо. Мне снились сказки. А когда я прочитал последнюю, все уже переменилось. Мой враг ушел на суд, и ему дали 12 лет усиленного, кончилось лето и ненавистная олимпиада. Стали работать суды и камера, переполненная в два раза, начала разгружаться. Уже не нужно было стоять в очереди на шконку, чтобы поспать. У меня было свое белье, своя подушка, одеяло и полотенце. Каждый вечер я мыл голову остатками чая и вывел вшей, вылечил йодом грибок на ногах. В тюрьму завезли свежие овощи и еда стала лучше. Из дома пришла посылка, камеру сводили в баню.
Ко мне допустили адвоката. Это была женщина сорока лет, которая пользовалась духами Москва. От сильного запаха духов у меня случилось ароматические опьянение. Я хохотал и поцеловал ее руку. Женщина–адвокат показалась мне очень красивой. Она сказала, что менты оставили только одну статью, и самое большое, что мне светит — четыре года общего режима.
Я перестал драться и мне опять захотелось жить...

Написал rabina1950 ©

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Рождественский рассказ
–––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––
Эта история случилась много лет назад, и мало кто из нынешних ее помнит. Я — последний, и, чтобы эта история не забылась, решил ее записать.
Держал один аид из Минска на углу второго Брайтона, как раз напротив рыбного магазина, известного тараканами размера с крысу, а крысами с собаку, ювелирку. Был он человек скромный, маленький в прямом и переносном смысле этого слова. Такой маленький, что еще бы пару сантиметров вниз, и случился диалектический переход количества в качество, он стал бы карликом. Врач терапевт померял его в первый визит, как ребенка и сказал, что если бы не эти сантиметры, можно получать специальное пособие по инвалидности. Но Фима Шляпентох, так звали нашего героя, в пособиях не нуждался, потому что маленький размер тела, делал его как бы, ближе к миру тонких драгоценных изделий. Ювелирщик он был от Бога, или, как у нас говорят, «высший ***».
Сами понимаете, там, где ювелирка там и деньги. Денег у Фимы было много. Чтобы не хранить все яйца в одной корзине, Фима инвестировал свои капиталы в брайтоновскую недвижимость, которая с тех пор, как шварцев вытеснили в их чернушники аж до самого Сигейта, а в Сигейт и вовсе обнесли забором и поставили будку с секьюрити, резко пошла вверх и, старый довоенной постройки двухэтажный билдинг, местные риалстейты уже в восьмидесятые годы ставили на продажу за лимон. На первом этаже открывался бизнес, а на второй селились работающие семейные латиносы. Почему латиносы, потому, кто ещё согласится жить в квартире, против окон которой на железной эстакаде через каждые пять минут встречаются вышедшие навстречу друг–другу трейн Q и трейн В.
Несправедливо было бы сказать, что кроме бизнеса и денег, Фиму больше ничего не интересовало. Был он во всех смыслах человек разносторонний. Хорошо водил машину, исключительно остроумно шутил и в первый же год выучил английский на столько, что мог читать американские газеты, откуда и черпал основные сведения о жизни и легко поддерживал общение с местными на их родном американском языке. Это давало Фиме несомненное преимущество перед теми, кто был под метр восемьдесят пять и у кого время прохождения сигнала от мозга в любую часть тела занимало в три раза больше времени, чем у коротышки Фимы–ювелирщика.
Жил Фима в своем доме на берегу океана, каждые три года менял машину и трахал крутых телок, которые большинству молодых рослых самцов были недоступны потому, что стоили дорого. Одна беда. Телки эти были исключительно б***и. Была у Фимы и скрытая от чужих глаз черта, никто не знал, что он любит стихи поэта Мартынова и мечтает о большой и чистой любви.
Но главная же страсть нашего героя – огнестрельное оружие. Ему нравилась фраза: "Кольт уравнивает всех". Нет больше ни высокого, стройного, мускулистого эллина, ни маленького, плешивого очакастого иудея. Хотя кольту он предпочитал дорогие немецкие и итальянские пистолеты.
Чтобы получить лайсенс на оружие, Фима воспользовался услугами адвоката. Ни в коем случае не русского, потому что русский возьмет бабки и ничего не сделает, а американского еврея, и тот, за месяц, пробил ему разрешение на ствол со всеми правами, как только в его ситуации было возможно. Фима мог носить заряженное оружие на себе в специальной кобуре, как полицейский. Согласно требованиям закона, Фима прошел обязательный курс обращения с оружием, но не удовлетворился этим и каждую неделю посещал стрелковый клуб в Нью–Джерси, брал дополнительные уроки по технике стрельбы. Как это бывает с людьми маленького роста достиг в этом деле абсолютного совершенства. Не раз на его артистическую стрельбу из двух стволов по–македонски приходили посмотреть менты и какие–то штымпы в штатском.
История, о которой я хочу рассказать, случилась в Кристмас, прежде неизвестный советскому человеку праздник, который в Америке оказался бОльшим праздником, чем Новый год. Самые лучшие деньги делаются в Кристмас. Все бизнесы на Брайтоне это знают и готовятся предварительно. Но оказалось что не только бизнесы. Однажды два два молодых африкан–американ с одним, паленым в каких–то прежних делах пистолетом, на двоих, решили подзаработать и выбрали по глупости для этого фимину лавку. Чуваки были залетные, наших брайтонских дел не знали, иначе хрен бы они к Фиме сунулись. Нужно сказать, что черные больше рассчитывая даже не на пистолет, а на свой выразительный устрашающий вид. С криками и ругательствами на английском языке забежали они в тот злополучный день в ювелирный магазин, где за прилавком стояла модельного вида юная продавщица, а самого Фимы не было видно, потому что он сидел в это время под прилавком, и как ребёнок, развлекался тем, что разглядывал, открывал и закрывал красивые коробочки с бархатным алым и черным зевом изнутри, тисненые глубоким золотым и серебряным тисненим инициалами «T & CO». Пока тот, кто был с пистолетом раздумывал не выстрелить ли ему из единственного патрона в потолок, второй, опасавшийся, что в серьезность их намерений не поверят, подбежал и ударил девушку, которая пыталась включить сигнализацию, ладонью по лицу. Именно ему и всадил Фима в голову из 9 мм калибра беретты первую пулю, а вторую отправил бандиту, который бросив пистолет, пытался высадить заблокированную дверь. Пуля попала в ногу так, что на выходе выбила шварцу коленную чашечку.
Модельная девушка, которая работала у Фимы в магазине всего три недели, ювелирного дела совершенно не знала. Фима взял ее больше для дизайна, позволял надевать на себя с утра и носить до конца рабочего дня, разные драгоценности, и еще с одним расчетом, с которым в бизнес часто берут на работу молодых красивых женщин. Рассчет этот девушка оправдывать не спешила и тем сильнее нравилась Фиме, так что он чувствовал себя даже немного влюбленным. А сейчас, после всего, что случилось, красавица ничуть не испугалась, не заплакала, не закричала и была приятно возбуждена. На вопрос Фимы: «Как ты?» – ничего не ответила, согнулась и, несмотря на разбитую губу, поцеловала Фиму долгим страстным поцелуем в смуглую лысину с родинкой.
Так пришла к Фиме Шляпентоху настоящая любовь.

Написал rabina1950 ©

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Создайте аккаунт или войдите для комментирования

Вы должны быть пользователем, чтобы оставить комментарий

Создать аккаунт

Зарегистрируйтесь для получения аккаунта. Это просто!

Зарегистрировать аккаунт

Войти

Уже зарегистрированы? Войдите здесь.

Войти сейчас
1 1