ИЗБА ЧИТАЛЬНЯ... для тех кто читает и пишет

[svorgo 137]

18 часов назад, гонзо сказал:

https://novayagazeta.ru/articles/2021/12/31/oni-sami-napishut-svoiu-istoriiu

https://novayagazeta.ru/articles/2021/12/31/groznyi-novogodnii-shturm-ot-pervogo-litsa

Оля смениаватарку.....я почему то все время вижу маргарет теччер

[гонзо 2 645]

3 часа назад, svorgo сказал:

Оля смениаватарку.....я почему то все время вижу маргарет теччер

Ээээ....как меня это должно беспокоить?

[skynet_st 5 061]

Греческая смоковница
––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––
«Пока на ведьму смотрят мужчины, она будет красивой и молодой»
Каннингем Скотт «Учебник по колдовству»
Какое молодое и красивое тело у медсестры, которая пришла, чтобы отключить аппарат искусственного дыхания.
— Не сейчас, — просит он. — Позвольте мне дописать этот рассказ.
— Ваша страховка отказывается платить. Дать вам наркоз? — заботливо спрашивает она.
— Да, пожалуйста. Двойной.
— Галя, — кричит она через головы длинной очереди в кассу. — Пробей этому мужчине двойной. Удаляется. Он смотрит ей вслед.
Oна легко выигрывает у других женщин конкурс мужского интереса. На нее приходят посмотреть. С других пляжей, от самых министерских дач на другом берегу Нарочи, гребут на парных байдарках постаревшие комсомольцы, с Турбазы, на прокатных лодках приплывают семейные дикари, что снимают дома на Степенево, приезжают на велосипедах; лунатически задумчиво, по берегу приходят старые и молодые мужчины, на мотоцикле с коляской приезжают менты и, однажды, водолазы спасатели с мертвецом в мешке на дне катера, делают крюк от Купы, чтобы на нее в бинокль посмотреть. Она не чувствует холода, как все, и могла бы голой ходить в любое время года, но нельзя выделяться среди людей. Это опасно.
К вечеру, когда санаторские идут в столовую ужинать, ей приходится одеваться. Она в одолженной у кого–то длинной мужской рубашке, собирает на себя внимание тех, кто не поместился в большой столовой и сидит под тентами.
Она легко читает человеческие мысли. Все мужчины думают одинаково. «Непонятно, есть у нее под рубашкой что–нибудь». На вид ей не больше двадцати пяти. Никто не знает, что в самом деле, она старая как черепаха, нарочанская водяная ведьма.
Турбаза. Вот уже второй месяц подряд, в хорошую погоду, она каждое утро с ковриком на пляже. Высокая плечистая блондинка с длинными ногами. Все ее знают, она со всеми дружна. Химики на стройке, свидетели ее романа с молодым зеком из спецкомендатуры. Дала пацану денег, он выкупился у ментов и уехал к семье в Борисов. Осталась одна.
Конец сезона, пляж закрыт, в санатории только олимпийская сборная девушки–байдарочницы.
В мядельскую больницу ее привозит скорая: "городской девушке в автобусе стало плохо." У нее нет никаких документов, только комсомольский билет на имя Валентины Францевны Мисуны с небрежно переклеенной фотографией. Молодой врач хирургического отделения, который в тот вечер дежурит в приемном покое, раздевает ее для осмотра догола, хотя нет такой необходимости. Сам виноват. Околдован, ослеплен ее красотой, сошел с ума, влюблен. Хитростью оставляет у себя в отделении. Целую неделю прячет в кислородном боксе в реанимации и вдруг, ничего никому не объясняя, объявляет о новой медицинской сестре. Единственному хирургу на весь район никто не смеет перечить. Больше всего она любит ночные дежурства. Когда медперсонал разбредается по пустым кушеткам в приемных покоях, она не спит. Она сколько угодно может не спать. Поразительно, как быстро освоила навыки медицинской сестры, как много знает о людях, как тонко чувствует их психологию, точно ставит диагноз. Ассистирует хирургу. Легко и быстро научилась делать подкожные, внутримышечные, внутривенные...
«Вы колдунья, у вас волшебные руки», — говорят благодарные пациенты.
Попалась случайно. Ничего не знала о существовании телекамер. На маленьком черно–белом экранчике телевизора, доктор увидел, что она пьет из пробирок с анализами...
Холодным осенним утром с чемоданом стоит на перекрестке возле мядельской больницы, ее подбирает на шестерке жигулей директор универсального магазина из Молодечно. Пожилой еврей.
Она уже опытнее. С хорошими документами, с паспортом, военным билетом, с дипломом об окончании кулинарного училища, с медицинской справкой об отсутствии венерических болезней. Ничто так не располагает пожилых работников торговли, как эта справка. Всю зиму живет у еврея в чистоте и тепле. Работает в булочной продавцом в кафетерии. В Молодечно первый автомат для кофе–эспрессо. В кружевном фартуке, в белом высоком как тиара колпаке, с прекрасными, обнаженными выше локтей руками, крупная русоволосая, она стоит за прилавком из стекла и хрома. В холодильнике за прозрачным окном торты. Она делает эспрессо, нарезает торты треугольными айсбергами, широкой плоской ложкой выкладывает на чайные блюдца из толстого тяжелого беларуского фарфора с робкими васильками. Она украшение и гордость магазина, на нее приходят посмотреть. Ее все любят. У нее есть свои постоянные покупатели, мужчины среднего возраста и творческих профессий. Она любит свое рабочее место: там волнующий запах пережаренного кофе, пар и жар кофейной машины и сколько угодно можно лить воды в посудомойке. Люди в теплой меховой одежде в длинной очереди в кассу смотрят на ее голые руки и ноги, когда она выходит убирать грязные стаканы с мраморных стоек. Она бы разделась вся, но человеческие правила не позволяют это делать. Так стоит она за прилавком с десяти до пяти, каждый день с понедельника до пятницы. Но не в субботу. Суббота — священный день. В пятницу вечером ее увозят в Минск. В субботу и воскресение она проводит в спортивном комплексе с бассейном, качалкой и баней.
Редкий еврей, выпив двести граммов холодной водки, доплывет до середины, — голый, он будет сидеть на кафельных ступеньках, опустив волосатые с желтыми ногтями ноги в воду и чего–то ждать. Тогда она прыгнет с бортика, пронырнет на едином дыхании, туда и обратно, пятьдесят метров олимпийского бассейна и медленно выйдет, прекрасная нагая без единой нитки одежды, словно Наяда, дочь Зевса — нимфа, пахнущей хлоркой водной стихии, греческая смоковница из эротического видео–фильма, за который, если попадешься, дают три года общего режима с конфискацией...
Из альбома 2021

Написалr abina1950 ©

[skynet_st 5 061]

В тему про казахов...

Kaк–то летом девяносто восьмого года в мою лавку на Брайтоне зашли два казаха. О том, что это казахи я догадался по бейджам UN. С этими бейджами словно орденскими колодками на пиджаках марки Бриони они ехали на сбвее аж самой 42 стрит. На казахах были дорогие очки фирмы Persol, алденовские шузы, белоснежные рубашки, подобранные со вкусом галстуки. Они вошли и замерли в проходе, гипнотически уставившись на экран, где синхронно без звука двигались полуголые мальчики группы На–На из гарема Барри Алибасова.
Я спросил у одного из казахов:
— Чем могу быть полезен?
Его товарищ сказал:
— Говори мне, он не понимает.
— Что, совсем не говорит по–русски? — удивился я.
— Говорит, но не хочет.
Русскоговорящий казах показал мне карочку Американ Экспресс тем жестом, которым менты или гебешники показывают удостоверения, и спросил:
— Такую берешь?
— Беру, если на ней есть деньги, — осторожно ответил я.
— Безразмерная, — сказал казах. — Могу на эту карту весь твой магазин купить.
— Весь магазин? Давайте начнем с чего–нибудь не очень дорогого, — сказал я.
— У тебя порнуха есть?
— Порнуха на видео на втором этаже. Там девушка–сейлсмен, она вам покажет.
— Мы наверх не пойдем, — сказал казах. Пусть принесет.
— Там две стойки, больше сотни кассет. Вы хотите, чтобы все это сюда принесли?.
— Столько не нужно, дай нам ту порнуху, где менты.
В один момент серия с ментами была доставлена со второго этажа и выложена перед клиентами на прилавке.
— Казах, который не говорил по–русски, ткнул пальцем в обложку с полуголой красавицей в ментовском кителе старого образца с майорскими погонами.
— Вот этого майора возьмем, — сказал второй казах.
— Надеюсь вы понимаете, что это не настоящие менты? — спросил я.
— Почему не настоящие? — насторожился русскоговорящий, — где посмотреть?
Я отключил большой монитор, который показывал картинку на Брайтон, развернул боком контрольный маленький экран:
— Смотрите сюда.
Казахи смотрели видео без звука минут десять. Я украдкой следил за наими. Их большие плоские лица ничего не выражали.
Вдруг, тот кто не говорил по русски, воскликнул, сопровождая, выразительным жестом:
— А, джеляб!
В первый раз они засмеялись.
Я засмеялся вместе с ними и спросил:
— Что говорит ваш товарищ?
— Он говорит, что менты настоящие, — ответил казах, который говорил по–русски.

Написал rabina1950 ©

[Bloodth0rn 2 280]

21 час назад, skynet_st сказал:

Греческая смоковница
––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––
«Пока на ведьму смотрят мужчины, она будет красивой и молодой»
Каннингем Скотт «Учебник по колдовству»
Какое молодое и красивое тело у медсестры, которая пришла, чтобы отключить аппарат искусственного дыхания.
— Не сейчас, — просит он. — Позвольте мне дописать этот рассказ.
— Ваша страховка отказывается платить. Дать вам наркоз? — заботливо спрашивает она.
— Да, пожалуйста. Двойной.
— Галя, — кричит она через головы длинной очереди в кассу. — Пробей этому мужчине двойной. Удаляется. Он смотрит ей вслед.
Oна легко выигрывает у других женщин конкурс мужского интереса. На нее приходят посмотреть. С других пляжей, от самых министерских дач на другом берегу Нарочи, гребут на парных байдарках постаревшие комсомольцы, с Турбазы, на прокатных лодках приплывают семейные дикари, что снимают дома на Степенево, приезжают на велосипедах; лунатически задумчиво, по берегу приходят старые и молодые мужчины, на мотоцикле с коляской приезжают менты и, однажды, водолазы спасатели с мертвецом в мешке на дне катера, делают крюк от Купы, чтобы на нее в бинокль посмотреть. Она не чувствует холода, как все, и могла бы голой ходить в любое время года, но нельзя выделяться среди людей. Это опасно.
К вечеру, когда санаторские идут в столовую ужинать, ей приходится одеваться. Она в одолженной у кого–то длинной мужской рубашке, собирает на себя внимание тех, кто не поместился в большой столовой и сидит под тентами.
Она легко читает человеческие мысли. Все мужчины думают одинаково. «Непонятно, есть у нее под рубашкой что–нибудь». На вид ей не больше двадцати пяти. Никто не знает, что в самом деле, она старая как черепаха, нарочанская водяная ведьма.
Турбаза. Вот уже второй месяц подряд, в хорошую погоду, она каждое утро с ковриком на пляже. Высокая плечистая блондинка с длинными ногами. Все ее знают, она со всеми дружна. Химики на стройке, свидетели ее романа с молодым зеком из спецкомендатуры. Дала пацану денег, он выкупился у ментов и уехал к семье в Борисов. Осталась одна.
Конец сезона, пляж закрыт, в санатории только олимпийская сборная девушки–байдарочницы.
В мядельскую больницу ее привозит скорая: "городской девушке в автобусе стало плохо." У нее нет никаких документов, только комсомольский билет на имя Валентины Францевны Мисуны с небрежно переклеенной фотографией. Молодой врач хирургического отделения, который в тот вечер дежурит в приемном покое, раздевает ее для осмотра догола, хотя нет такой необходимости. Сам виноват. Околдован, ослеплен ее красотой, сошел с ума, влюблен. Хитростью оставляет у себя в отделении. Целую неделю прячет в кислородном боксе в реанимации и вдруг, ничего никому не объясняя, объявляет о новой медицинской сестре. Единственному хирургу на весь район никто не смеет перечить. Больше всего она любит ночные дежурства. Когда медперсонал разбредается по пустым кушеткам в приемных покоях, она не спит. Она сколько угодно может не спать. Поразительно, как быстро освоила навыки медицинской сестры, как много знает о людях, как тонко чувствует их психологию, точно ставит диагноз. Ассистирует хирургу. Легко и быстро научилась делать подкожные, внутримышечные, внутривенные...
«Вы колдунья, у вас волшебные руки», — говорят благодарные пациенты.
Попалась случайно. Ничего не знала о существовании телекамер. На маленьком черно–белом экранчике телевизора, доктор увидел, что она пьет из пробирок с анализами...
Холодным осенним утром с чемоданом стоит на перекрестке возле мядельской больницы, ее подбирает на шестерке жигулей директор универсального магазина из Молодечно. Пожилой еврей.
Она уже опытнее. С хорошими документами, с паспортом, военным билетом, с дипломом об окончании кулинарного училища, с медицинской справкой об отсутствии венерических болезней. Ничто так не располагает пожилых работников торговли, как эта справка. Всю зиму живет у еврея в чистоте и тепле. Работает в булочной продавцом в кафетерии. В Молодечно первый автомат для кофе–эспрессо. В кружевном фартуке, в белом высоком как тиара колпаке, с прекрасными, обнаженными выше локтей руками, крупная русоволосая, она стоит за прилавком из стекла и хрома. В холодильнике за прозрачным окном торты. Она делает эспрессо, нарезает торты треугольными айсбергами, широкой плоской ложкой выкладывает на чайные блюдца из толстого тяжелого беларуского фарфора с робкими васильками. Она украшение и гордость магазина, на нее приходят посмотреть. Ее все любят. У нее есть свои постоянные покупатели, мужчины среднего возраста и творческих профессий. Она любит свое рабочее место: там волнующий запах пережаренного кофе, пар и жар кофейной машины и сколько угодно можно лить воды в посудомойке. Люди в теплой меховой одежде в длинной очереди в кассу смотрят на ее голые руки и ноги, когда она выходит убирать грязные стаканы с мраморных стоек. Она бы разделась вся, но человеческие правила не позволяют это делать. Так стоит она за прилавком с десяти до пяти, каждый день с понедельника до пятницы. Но не в субботу. Суббота — священный день. В пятницу вечером ее увозят в Минск. В субботу и воскресение она проводит в спортивном комплексе с бассейном, качалкой и баней.
Редкий еврей, выпив двести граммов холодной водки, доплывет до середины, — голый, он будет сидеть на кафельных ступеньках, опустив волосатые с желтыми ногтями ноги в воду и чего–то ждать. Тогда она прыгнет с бортика, пронырнет на едином дыхании, туда и обратно, пятьдесят метров олимпийского бассейна и медленно выйдет, прекрасная нагая без единой нитки одежды, словно Наяда, дочь Зевса — нимфа, пахнущей хлоркой водной стихии, греческая смоковница из эротического видео–фильма, за который, если попадешься, дают три года общего режима с конфискацией...
Из альбома 2021

Написалr abina1950 ©

Вампирша ?

Ну, она же не мочу пила ? Да и не сдают мочу в пробирки... Только кровь.

[skynet_st 5 061]

Забытая тетрадь
Сейчас, когда умерли мои родители, и я много времени провожу в их старой квартире, воспоминания наваливаются быстро растущим комом, вспыхивая и множась давно забытыми подробностями. Сама атмосфера нашего дома, теряющегося в шеренге подобных мрачных строений, замерших на берегу заросшего камышами ручья, располагает к мыслям о бренности и суете, и отголоски тех странных и ужасающих событий вновь накрывают меня с головой. Квартира ныне являет жалкое зрелище: лохмотья выцветших обоев, строительный мусор, разбросанный всюду домашний хлам, старомодная мебель и бесконечные ряды потускневших книг. В них порой попадаются любопытные экзепляры, и можно часами пролистывать желтеющие страницы с лостными, закрытыми калькой картинками. Именно там, в одном из пыльных книжных уголков, и вылезла эта злосчастная ученическая тетрадь в зелёной коленкоровой обложке, исписанная круглым неровным почерком. Я сам писал её и сделал всё, чтобы подвергнуть описанное забвению. Впрочем, жизнь рапорядилась иначе.

Прямо напротив наших домов за ручьём раскинулся влажный Щелканов луг, прорезанный овражками с болотистыми заводями, кишмя кишащими пиявками, лягушками и быстрыми водяными змеями. Говорили, в стародавние времена здесь полегла монгольская рать сотника Чолхана, и древнее зло до сих пор живёт на месте высохшего болотца. В отместку монголы, с примкнувшими к ним москвичами и суздальцами, залили кровью всю округу, и тысячи душ до сих пор взывают о мщении, пугая ночных прохожих жуткими звуками. Всё это было бы просто страшной сказкой, пока посреди Щелканова луга не нашли растерзанные тела двух пропавших девочек из нашей школы. Их обезглавили и выпотрошили, обвив окровавленными внутренностями колья, с водружёнными поверх головами. Но самое неожиданное висело чуть ниже, под искажёнными предсмертной мукой лицами. На прохладном осеннем ветерке развивались настоящие степные бунчуки, сделанные из девичьих спутанных волос. Так, по крайней мере, рассказывали очевидцы. Кто–то даже припомнил врезанный в дерево восточный узор похожий на монгольскую тамгу, скопившаяся в нём кровь зловеще чернела в лучах рассвета. Дело сразу же передали в КГБ, со свидетелей взяли подписку о неразглашении, и по округе поползли совершенно невероятные слухи...

Сон в летнюю ночь
Говорят, когда строили наш микрорайон, строители наткнулись на скотомогильник с сибирской язвой или ещё какой–то заразой, быстренько залили его бетоном и продолжили возводить свои бесхитростные коробки. Теперь посреди поля возвышается приземистый серый саркофаг, огороженный сетчатым забором, с пугающими табличками и дурной репутацией, и мы даже выкопали неподалёку землянку, чтобы следить за таким ценным объектом. А на месте нашей школы было не то кладбище, не то разрушенная в 30–х годах церковь, и бабки во дворе каждый раз осеняли нас крестным знамением, провожая в школу долгим многозначительным взглядом. Будто бы не надеясь увидеть вновь. Это выглядело довольно забавно, порой мы возвращались с испуганными лицами, изображая потерю кого–нибудь из нас, а этот кто–то крался в подъезд обходными путями. Бабки начинали тревожно кудахтать и мелко креститься, доставляя нам немалое удовольствие. Но когда это случилось, шутки кончились разом. Наверное, сейчас дети иначе смотрят на вещи, спокойно ложась спать под очередную Пилу и не вздрагивая от Звонков Кодзи Судзуки. У нас ничего такого не было, и броня подросткового цинизма оказалась недостаточно крепкой.

Я был единственным на том поле ночью, кто действительно что–то видел. Мы забились с Юркой–соседом на спор, что проигравший встретит утро на Щелкановом лугу в нашей заветной землянке рядом со скотомогильником, где мы тайно курили, рассматривая фотки голых баб, или играли в карты. Ещё одна сладкая боль золотушного детства.
Трижды оставшись в дураках с Юркой и дождавшись наконец, когда все домашние угомонятся, я выскользнул в кромешный мрак сонно квакающего болотца, и ночные звуки и запахи приняли меня в свои волнующие объятия. Добравшись по тропинке, петляющей в высокой жирной траве, до нашего неприметного схрона, я постарался устроиться там с максимальным комфортом, запалив огрызок свечи и растянувшись на старом матрасе с томиком Лавкрафта. Привычка к поиску философских решений дарила мне мнимое ощущение спокойствия, как вдруг события окружающего мира перестали восприниматься реально. Последняя прочитанная строчка надолго врезалась в память: человеческий разум не способен разобраться в своей сущности, и, полагаю, мы должны благодарить природу за её милосердие...

Ветер в ивах
Внезапный сильный порыв ветра задул свечу, зашелестел листьями в низких скрюченных ивах, ударил в форточки спящих вдали панелек. В какой–то миг мне почудилось, что мимо проскользнуло что–то холодное и омерзительное и уползло в неистово пляшущие заросли. Я выглянул из смотровой щели землянки и не увидел ничего, кроме сгущавшейся черноты, тьма поглотила луг, заставив пожалеть о дурацком споре, но показавшаяся из–за туч луна окрасила всё мягким серебристым светом. Ветер внезапно стих, как и налетел, даже лягушки внизу умолкли, поодаль призрачным мавзолеем темнел зловещий квадрат скотомогильника, и я уже собрался притопить на матрасе обратно, когда жуткий стонущий звук заставил вновь впасть в ступор ледяного страха. В ближайшем овражке ощущалось какое–то движение, подавив естественное желание убежать, я выглянул из своего ненадёжного убежища. Со стороны бетонного саркофага в мою сторону двигалась странная колыхающаяся масса, издавая жалобные стоны и утробное низкое ворчание. Присмотревшись, я почувствовал, как по спине потекли холодные ручейки пота: из беспроглядного мрака вверх по склону неспешно поднималась короткая череда призрачных чёрных фигур. Лохмотья на них напоминали длинные стёганные кафтаны, поверх тускло поблёскивали панцири, шлемы с конскими хвостами и тяжёлые кованные сапоги довершали антураж. Лиц не было видно совсем, лишь из–под налобных пластин горели голодные волчьи глаза. Переговариваясь глухими отрывистыми звуками, призраки тащили двух связанных пленниц с мешками на головах, но самое ужасное шло позади.

Судя по всему это был их предводитель, и когда–то он тоже был человеком. Огромное бесформенное тело будто бы раздуло болотными газами, явственно ощущая запах гнили и тлена, я отшатнулся от своего импровизированного оконца, но так и не смог отойти. В чудовище угадывалось что–то от рептилии, оно словно излучало злобу, на зеленоватой бугристой коже пузырилась ядовитая слизь, а в чёрном провале рта металось раздвоенное жало. Окинув мёртвым остановившимся взглядом окрестности, оно ткнуло когтистым пальцем в место прямо перед моей землянкой, и его подручные начали споро вбивать в землю два огромных кола. Вскоре всё было готово к экзекуции. С голов несчастных пленниц сдёрнули мешки, и я с ужасом узнал Алю и Юлю из параллельного класса. Тщетно кусая губы чтобы проснуться, я видел все кошмарные приготовления. Когда зловещие инструменты пыток были разложены, в небо вознёсся жертвенный костёр, и в языках пламени возник гибкий женский силуэт.
— Янин! — Иступлённо прошелестело в ряду призраков, и безжалостная степная ведьма, ударив в дьявольский бубен, начала свой не поддающийся описанию ритуал.

P. S. Зверь в темноте
Я плохо запомнил происходящее, порой сознание покидало меня, временами казалось, что враждебное непостижимое пространство смело мой привычный мир, и я умер, так и не дожив до совершеннолетия. Истошные крики жертв, треск рвущейся плоти, вой призраков и ощущение беспомощности, всё смешалось в моей бедной испуганной голове. Последнее, что я видел и ощутил — пустые остекленевшие глаза ведьмы и её ледяное дыхание. И мириады звёзд, обрушившихся на меня сверху. Было ли это на самом деле, или я просто обкурился в ту ночь в землянке, начитавшись лавкрафтовских ужасов, сказать сложно, наутро я проснулся дома, жутко разбитый, в изорванной грязной одежде, поле было оцеплено милицией. В каком–то полубессознательном бреду я записал все свои злоключения в зелёную тетрадь, а после постарался запрятать её подальше. Но гадкие чувства стыда и тщательно скрываемой вины преследуют меня до сих пор. Говорят, иногда мы сами себе что–то придумываем и начинаем истово в это верить, сохраняя в памяти несуществующие детали. А может быть в глубине забранного в асфальт Щелканова луга до сих пор живёт чья–то неутолённая боль и ждёт своего часа.
Такая постновогодняя ботва. Спасибо всем за внимание и приятных зимних денёчков.
Не болейте!

Написал September66 ©

[Bloodth0rn 2 280]

 

«Как ты провел ночь, мой милый; желаю, чтоб для тебя она была покойней, нежели для меня; я не могла глаз сомкнуть… мысль о тебе единственная, которая меня одушевляет. Прощай, мой ангел, мне недосуг сказать тебе более… Прощай, расстаюсь с тобой. Муж мой приедет сейчас ко мне.»
Записка, найденная в кармане Потёмкина после его смерти.


В этот день княгиня проснулась необычайно рано — не было ещё и шести, как она сбросила ногой одеяло на пол и, буквально выпрыгнула, из теплого нутра кровати. Неудивительно — не далее чем к обеду она с Долгоруким уезжала на моря. В Анапу.
Проходя по комнате к трюмо, она вдруг вспомнила вчерашний разговор с Потёмкиным. «Глупости какие! » — подумалось ей.
- Делов не бууудееет! — пропела она, нарочито копируя холопскую речь. Взяв с комода колокольчик, она позвонила — через пару минут послышались шаги, дверь отворилась и вошла нянюшка — трансвестит Паша — огромный, с заплывшими жиром мускулами негр, одетый в чистую кичку, паневу и французский парик с длинными блондинистыми волосами.
- Няня! — княгиня подбежала, обняла, закружила в безудержном хороводе.
- Господь с тобой, пресветлая! — оскалился белозубо, улыбнулся Паша. — Как дитё малое — разве ж можно так-то ?
- Няня, я на море еду, на море! — веселилась княгиня.
Паша помог ей одеться и заплести косу. Затягивая потуже корсет, он приговаривал:
- Радуюсь за тебя, пресветлая! Бежишь скуки нашей, Мухосранской — правильно делаешь. Там, на морях-то, чай скучать не придёццо — подмигивал ей многозначительно.
- Фи, няня, mauvais ton, Долгорукий мне не более чем друг, даже не смотря на то, что меня связывает с этим человеком — улыбалась княгиня, краснея.
Покончив с туалетом, княгиня выбежала из спальной в залу — люстра венецианского стекла, натёртый воском паркет, бюст Цезаря — ей было покойно тут, здесь она могла собраться с мыслями.
Долгорукий предлагал ехать на перекладных — но она терпеть не могла лошадей — этих больших уродливых животных с неприятным запахом — скапризничала и — он не устоял — согласился на автомобиль — попросил у Шувалова ненадолго — новенький восьмицилиндровый Даймлер-Бенц.
Вещей у нее было мало — пара купальных костюмов, парасолька, очки Ray-Ban — право слово — ей этого было вполне достаточно. Остальное — забота Долгорукого — так ему, вредине, и надо. Она согласилась на поездку даже не столько, чтобы польстить ему, нежели отвлечься от обыденности дней, что преследовала её, словно собственная тень.
Однако, Потёмкин всё никак не мог выйти из её головы — он непрестанно возникал то тут, то там, тревожа и без того несобранные мысли. Княгиня, несмотря на свою молодость, была далеко не дурой и, как никто другой, знала цену разговорам мужчины о любви — короче говоря, нихера она Потёмкину не верила. Но всё-таки что-то было в его словах, что заставляло княгиню задуматься...

***

Потёмкин прибыл позже — вошёл и всем присутствующим показалось, как будто влетела большая чёрная птица, взмахнув крылами, словно полой пальто. Парика на нём не было, на коротко стриженых волосах ещё таяли ранние снежинки, когда он – розовый галстух от Хуго и золотые запонки – прошёл через зал к столу.
Его ждали. Шувалов молча кивнул на стул ошуюю – предвкушая выпивку, он был немногословен до первой рюмки. Князь сел, молча оглядел собравшихся — он уже успел с утра нажраться — две банки «Jaguar» наводили на него такое же умиротворение, как и ландшафты Констебля.
Первым нарушил тишину Голицын:
- Welcome, prince! — он реально был рад видеть Потёмкина — друга, соратника, собутыльника...
Его слова словно разрушили неведомую плотину — как раз в этот момент принесли дымящийся шашлык и — то ли всё так, совершенно непредсказуемым образом совпало, то ли действительно князь привнёс в их общество нечто такое, что заставило всех выйти из состояния ступора — слова «Welcome, prince! » зазвучали с разных концов стола, вот Шувалов уже разливает по рюмкам сверкающую водку, вот Орлов кладёт князю руку на плечо — словно неведомая сила внезапно объединила их всех, за этим столом...
Когда уже было выпито и съедено достаточно, Орлов все-таки не смог удержаться:
- Ну, князь, как дела на любовном фронте? Есть слухи, что княгиня сочла Вас недостойным...
Потёмкин улыбался, но было видно, что это не искренне:
- Камю был прав насчёт меня, когда описывал своего Дона Хуана — «Дон Хуан торопится от одной женщины к другой не потому, что ему не хватает любви. Смешно представлять его и фанатиком, стремящимся найти какую-то возвышенную полноту любви. Именно потому, что он любит женщин одинаково пылко, каждый раз всею душой, ему приходится повторяться, отдавая себя целиком. Поэтому и каждая из них надеется одарить его тем, чем до сих пор не удавалось его одарить ни одной женщине. Всякий раз они глубоко ошибаются, преуспевая лишь в том, что он чувствует потребность в повторении. „В конце концов, — восклицает одна из них, — я отдала тебе свою любовь!“ И разве удивительно, что Дон Хуан смеется. „В конце концов, — говорит он, — нет, в очередной раз“. Разве для того, чтобы любить сильно, необходимо любить редко?» — я навсегда запомнил его слова… Я ничего не могу с этим поделать. Такова уж моя натура...
Орлов молчал — молчали и другие. Один лишь Шувалов снова налил всем водки и они выпили — в тишине, каждый со своими мыслями, жалея ли, порицая или одобряя великого князя — тогда это было совершенно не важно...
Потемкин достал мобильник:
- Excuse me, sirs, I’d leave your for a time! — и — вышел на улицу. Там, снаружи, он долго и задумчиво подставлял язык неспешно пролетающим снежным хлопьям, затем набрал номер и, услышав ответное «Алё, ёбта», коротко сказал:
- Митрич, всё отменяется.
Полез во внутренний карман, долго копался, вынул конверт — «Княгине N» — надпись поверху, содержимое — листок со строчками:

Они проходят мимо нас всегда с улыбкой равнодушной,
Мы отвести не можем глаз – им только этого и нужно.
Они уверены в себе и ничего их не изменит,
А мы жалеем о судьбе и то, что нас никто не ценит,

Жалеем ночи напролёт, о том, что всё у нас напрасно,
Погас камин, дождь льёт и льёт, не скоро снова будет ясно.
У них – напротив – светлый день, для них замкнулся мир в кольцо
И никогда не ляжет тень на их прекрасное лицо.

Мы знаем их по именам – ведь мы встречали их не раз.
Они приходят ночью к нам, но лишь во снах, но лишь на час.
Тот мир, в котором мы живём, для них как будто бы невидим,
А мы надеемся и ждём, мы любим их и ненавидим…

- скомкал и выбросил в рядом стоящую урну...

***

Митрич задумчиво почесал затылок:
- Шабаш, робя!!! — прокричал он. — Сворачиваемса !!!
Мужики сноровисто стали растаскивать фанерные задники — искусно выписанные пейзажи Панамы — дома, магазины, кафе, залив — его берлинская лазурь так была похожа на глаза князя — но, право, мало кому было до этого дело...

***

Уже сидя в машине — новенький восьмицилиндровый Даймлер-Бенц — княгине опять вдруг вспомнился Потёмкин:
- Панама, Анапа — не всё ли равно? — недовольно сказала она…

[Bloodth0rn 2 280]

Всё на свете рано или поздно заканчивается и мы вынуждены с грустью смотреть на то, как выцветают фотографии и меняются ценности, на то, как теряешь любовь и ускользает время… В некоторых случаях мы вольны что-то изменить. Другие пугают своей безысходностью. И мы не знаем, когда это произойдет. Такой день приходит, как вор…
Будильник зазвонил не вовремя – Стас как раз стаскивал с Марьяны трусики. Но ему было не суждено насладиться моментом – глядя на исчезающую в каком-то тёмном болоте Марьяну, он понял, что просыпается. Полежав для приличия ещё немного, Стас сел на кровати и стал ожесточённо болтать ногами, в надежде найти тапки. Осознав всю бесплодность таких попыток, он решил выругаться. Однако, в голову ничего не лезло, кроме слова «дураки». Тут Стас почему-то вспомнил свой сон и его обуяла невыносимая жажда действия. Он встал, прошлёпал к столу и стал усердно рыться во всех его ящиках. Наконец, на свет божий была извлечена тоненькая зелёненькая тетрадочка, на которой старательным почерком отличницы Дзейтовой было выведено – «Стихи. Автор – Кравченко Станислав». По неизвестной причине из неё торчал несвежий носок в полоску. Раскрыв тетрадочку, Стас взял ручку и написал примерно следующее:

Любовь горька,
Как яд циана.
А я – мудак.
И блядь – Марьяна.

Перечитав сей шедевр и помахав руками, воображая, что он декламирует по меньшей мере в Кремлёвском Дворце Съездов, Стас стал скучать. Со стороны это выглядело, как вдумчивое нюханье носка в полоску, попытки дотянуться языком до кончика носа и блуждание взглядом. И тут он вспомнил то, о чём ему хотелось как можно дольше не вспоминать – он вспомнил, какое сегодня число. Эта цифра уже не раз являлась Стасу в самых жутких его кошмарах, она была его персональным Армагеддоном, злым призраком, который прятался в самых укромных уголках его нехитрого сознания. У Стаса перехватило дыхание, свет померк в его глазах и, вместе со стулом, тетрадочкой и носком, он рухнул на пол…
Сознание понемногу возвращалось к нему, впрочем, Стас никуда и не торопился. Он давно дал себе зарок особо не спешить в этот день, поэтому так и остался лежать на полу, попутно размышляя о превратностях судьбы и о высшей справедливости. Страх начал постепенно овладевать им, с каждой минутой становясь всё сильней и сильней. До сих пор невозможно понять, что же страшило его в большей степени – то ли неготовность к переменам, то ли само, чисто символическое событие, тем не менее проводящее чёткую границу между беззаботным прошлым и суровым будущим. А может он боялся самого себя – того, нового Стаса, кем ему придётся стать, который больше не будет смотреть мультики утром по выходным, не сможет наслаждаться «равной игрой» в футбол и которого уж точно не обнимет мама со словами: «Ах ты, моя маленькая какашечка!»…
Так что же должно было произойти? Ничего особенного – всего лишь то, что каждый год происходит во всех городах нашей необъятной Родины – выпускной вечер. И как бы Стасу ни хотелось на него не идти, где-то глубоко внутри он понимал, что его желание или нежелание в сущности ничего не меняет. Он поднялся с пола, положил тетрадочку со стихами на стол и направился в ванную, попутно бормоча тут же на ходу сочиняемую песенку про то, как он стоит у школы и ждёт «Белимова – козла».
В ванной Стас тщательно вымыл уши и ноги и стал думать, что делать дальше. Какать ему не хотелось, поэтому он ограничился тем, что просто спустил воду в бачке. Долго задерживаться в ванной было небезопасно – у мамы имелись на этот счёт какие-то свои, непонятные Стасу, опасения и волей-неволей ему пришлось идти завтракать.
Тщательно пережёвывая варёное яйцо, Стас думал о том, как всё-таки несправедливо, что из-за никому не нужных условностей ему придётся забыть про спокойную размерянную жизнь. Как было бы хорошо и дальше продолжать вставать в десять, есть яйцо и бутерброд с колбасой на завтрак и идти в школу, а то, сказавшись больным, остаться дома и бездельничать весь день, охотясь за мухами! Или поиграть на приставке в футбол!
Погружённый в свои мысли, Стас ничего вокруг не видел и не слышал, когда родные вовсю обсуждали, во что он будет одет на предстоящем торжестве. «Стас оденет рубашку и галстук», — горячилась мама. «Нет, пусть Стас оденет шорты», — спорила бабушка. «Это и удобно, и красиво». Она недавно приехала в гости и теперь с важным видом размачивала в чае пряник. После продолжительной дискуссии победила молодость. Когда Стас вошёл в гостиную, одетый в серые брюки, пиджак и галстук-бабочку, у мамы на глазах показались слёзы и она прошептала: «Совсем уже большой стал. Весь в отца». Бабушка тут же вручила Стасу целых двадцать рублей, прошамкав набитым пряником ртом нечто вроде: «Это тебе на лимонад».
В прихожей Стас долго опрыскивал себя одеколоном из большого хрустального флакона. Мысли о безрадостном будущем упорно отказывались покидать голову и ему хотелось таким нехитрым путём хоть ненадолго отвлечься. «Вот дерьмо-то!» – думалось Стасу, сосредоточенно сжимавшему оранжевую грушу распылителя. Закончив с этим, он огляделся и, по давнишней привычке, перепрятал полученные от бабушки деньги в носок – во избежание. Насладившись напоследок своим видом в большом зеркале, Стас открыл ключом дверь и вышел за порог, в ту бездну, что раскрывалась перед ним…
В школе было необыкновенно празднично, что совершенным образом не вязалось с настроением. Посидев немного на официальной части, с непременным выступлением малоизвестной группы, кучей поздравлений и пожеланий, Стас решил не затягивать. Точнее, он решил это ещё по дороге, для чего купил и выпил бутылочку «Балтики №9», которая в данный момент булькала в животе и недвусмысленно требовала продолжения банкета. Стас решительно вышел из актового зала и, высоко подняв голову – будь, что будет — проследовал по выкрашенному в синий коридору прямо в буфет, где уже стояли накрытые столы.
Оказалось, что он был совсем не одинок в своем решении – на столах вовсю происходило как распитие, так и поедание. За одним из них он увидел Марьяну, эту волшебную гурию своих снов, и тут же не преминул к ней подсесть. Гурия была слегка пьяна и довольно–таки великодушно восприняла его маневр, в связи с чем приободрённый Стас постарался не ударить в грязь лицом – он стал сразу же ей что-то рассказывать, полную ахинею, состоявшую из описания книг какого-то немыслимого писателя Люка Янга, футбола, творчества группы “Eagles” и прочей хрени, которая могла мирно сосуществовать лишь в его микрокосме, попутно не забывая прикладываться к стакану, в результате чего он умудрился нажраться так, что с трудом различал сидящих рядом…
Наконец, настал момент, когда Марьяне захотелось домой и Стас, как истинный джентльмен, взялся её проводить. По пути выяснилось, что состояние Марьяны не намного отличалось от Стасова, поэтому ему пришлось большую часть волочь девушку на себе.
Всё на свете рано или поздно заканчивается – так, у дверей квартиры, где жила Марьяна, закончилось их долгое и чрезвычайно тяжелое – в прямом смысле этого слова для Стаса – путешествие. Прислонив не подающее признаков жизни тело к стене, Стас обыскал её сумочку на предмет ключа и, обнаружив искомый, произвёл с ним все необходимые для попадания вовнутрь операции.
«Вот дерьмо-то!» – в который раз думал Стас, сваливая Марьяну на диван и совершенно без сил падая рядом на пол. Полежав так довольно неопределённое количество времени, он стал понемногу приходить в себя. Сознание всё больше и больше прояснялось, до тех пор, пока его не обожгла воистину потрясающая мысль. Подпрыгнув, как если бы он внезапно ощутил себя лежащим на раскалённой сковороде, Стас стал лихорадочно высчитывать что-то на пальцах. Всё сходилось – как раз сегодня Марьянина мать была в ночном – и осознание этого вскружило ему голову. Сбыча мечт наступила и – о, да! – Стас собирался воспользоваться ею в полном объёме.
Какое-то время ушло на то, чтобы раздеть Марьяну – обмирая от страха быть застигнутым, Стас путался в нехитрых предметах девичьего гардероба, походя размышляя о кнопке, при нажатии на которую вся одежда бы сама автоматически снималась. О кнопке пришлось подумать и во второй раз – резко ставшие непослушными предатели – пальцы никак не хотели расстёгивать сначала многочисленные пуговки парадной рубашки, а затем – пряжки сандалий. Аккуратно сложив свою одежду на стуле, Стас приступил к действиям. Натужно пыхтя, он нашёл в себе те силы, которые были ему нужны, для того, чтобы стащить Марьяну с дивана на пол, уложил её точно посередине комнаты и задумался. Как ему было известно, возможна кровь и он, ведомый исключительно природным чутьём, вышел в кухню, где обнаружил тряпку, которой в этом доме мыли полы. Аккуратно, стараясь не испачкаться, Стас приволок её в комнату, расстелил поровнее, а затем перекатил Марьяну так, чтобы она лежала точно посередине сей импровизированной простыни…
Марьяна открыла глаза как раз тогда, когда Стас попытался, наконец, на неё залезть. Первыми словами, которые она произнесла, были: «И что ты собираешься делать?».
Будильник зазвонил не вовремя – Стас как раз собирался ей ответить что-нибудь достойное, например: «Я доставлю тебе удовольствие!». Но ему было не суждено насладиться моментом – глядя на исчезающую в каком-то тёмном болоте Марьяну, он понял, что просыпается…

[Bloodth0rn 2 280]

подгончик вам от одного из лудших авторов современности... от мну... )

[Ostver 1 411]

Автобиографичненько.

[Bloodth0rn 2 280]

Только что, Ostver сказал:

Автобиографичненько.

мну зовут не Стас, Ольга - скажи ему !

[Bloodth0rn 2 280]

Ольга, ещё будешь ?

[гонзо 2 645]

12 часа назад, Bloodth0rn сказал:

Ольга, ещё будешь ?

Пиши.

[Bloodth0rn 2 280]

Наша жизнь зачастую оказывается более запутанной, нежели мы её себе представляем. Крупные события либо повторяют мелкие, либо являются их следствием, с мелкими же всё происходит с точностью до наоборот и далеко не каждому по силам разобраться в этом клубке хитросплетений. Неожиданности подстерегают нас на каждом шагу, ежеминутно проверяя нашу готовность выжить…
В тот момент, когда Оксана вошла в магазин, на часах было уже без пятнадцати десять. Первой её мыслью стало выражение «вот блядство», затем быстренько переодеться и незаметно просочиться в уже давно как работающий коллектив. Но не тут то было – в дверях раздевалки она буквально протаранила стоявшего там Олега Гордеевича, который сначала почему-то окинул её оценивающим взглядом, потом властно взмахнул рукой, приглашая следовать за ним, и, наконец, круто развернувшись на каблуках, прошёл в свой кабинет.
Олег Гордеевич был директор. Лет ему было двадцать восемь, курил он красный «Вест», на работе пил пиво «Губернское», а после неё – «Тинькофф», держал дверную ручку, когда сидел в туалете, упорно игнорируя шпингалет, никогда не упускал случая подать нищим, находясь в обществе дамы на которую он имел какие-либо виды, и не позволял себе на обед ничего более двух глазурованных творожных сырков. Недавно его выгнала жена, поэтому время от времени он впадал в состояние то прострации, то фрустрации, то нездорового похуизма.
В кабинете было прохладно, нет, даже холодно – два больших напольных вентилятора создавали настолько мощный поток воздуха, что у Оксаны на миг перехватило дыхание. Олег Гордеевич сидел, немного наклонившись вперёд и сложив руки на столе – вся его поза не предвещала ничего хорошего. С минуту они молча смотрели друг на друга. Внезапно, Олег Гордеевич встал. «Ну что, Аленькина, делать с тобой будем?» – невероятно бодро спросил он. Оксане стало страшно – по всему магазину уже давно ходили слухи, что директор не раз закрывался с новенькими в своём кабинете и ещё долго из-за закрытой двери доносились сдавленные всхлипы и стоны. «Ничего со мной делать не надо», — быстро затараторила Оксана, одновременно стараясь отодвинуться от зловещего директора. «Почему же это?» – подходя к ней поближе, поинтересовался Олег Гордеевич. После этого манёвра у Оксаны закружилась голова и от страха её стало поташнивать. «Да потому ничего не надо делать, потому, что дни, дни сейчас такие у меня…критические…да, дни, и больная я ещё, герпес у меня…» – болтала она без умолку, чтобы хоть как-то отвлечь ужасного маньяка. «Ну да, воот такой вот герпес!» — Олег Гордеевич показал руками размеры и плотоядно облизнулся. Оксана почувствовала, что вот-вот, ещё немного и тёплая струйка мочи побежит по внутренней стороне бедра, падая и рассыпаясь крупными янтарными каплями по давно не чищеному ковролину пола. И она решилась. Собрав все свои остатки воли, она выкрикнула: «Я – лесбиянка».
Олег Гордеевич удивленно уставился на неё. Сначала он почесал кончик носа, потом поправил бейджик на груди, и, наконец сказал: «Всё же определённо непонятно, Аленькина, какая связь между твоей ориентацией и твоим опозданием на работу? Мы, конешно, можем выделить тебе материальную помощь там какую-нибудь, если вопрос стоит настолько остро, но…» Тут он замялся, взял со стола свою барсетку, открыл её и достал оттуда симпатичную открыточку с маленьким красненьким цветочком. «От меня лично. У тебя же в прошлом месяце день рождения был, так я поздравить не успел – закрутился», — сказал Олег Гордеевич. Тут он быстренько запихнул открыточку Оксане в руки, развернул её за плечи в сторону двери и приказным тоном скомандовал: «Ну а теперь – работать!»
Когда за ничего не понимающей Оксаной закрылась дверь, Олег Гордеевич сел и стал раскачиваться на задних ножках стула, одновременно то открывая, то закрывая верхний ящик стола. Во время одного из таких движений он не удержался и, вместе с ящиком, полетел на пол. Содержимое ящика, в изобилии разбросанное по полу, не смогло бы оставить равнодушным никого: медицинский скальпель, розовый пластиковый вибратор, моток широкого скотча, один чулок, нарукавная повязка со свастикой, книга Леопольда фон Захер – Мазоха «Венера в мехах» и наполовину съеденный батон микояновской колбасы…

[Bloodth0rn 2 280]

Маленький Фиделька лежал в своей кровати, завернувшись в одеяло так, что больше был похож на личинку неизвестного насекомого, нежели на человеческое существо, и отчаянно пытался заснуть. Однако это простецкое занятие совершенно ему не давалось, в результате чего он уже второй час был вынужден таращиться в темноту в надежде, что когда-нибудь это ему надоест и то тревожное состояние, в котором он сейчас пребывал, наконец-то раствориться в блаженном забытьи. Между тем, сон так и не шёл, оставляя Фидельке лишь одну возможность – ждать. И надо же было такому случиться, что в тот самый момент, когда его глаза стали покрываться туманной дымкой волшебной страны грёз, произошло довольно необычное событие – из густой ночной темноты сразу за шкафом выдавилась некая фигура. Тренькнула гитарная струна, послышалось сдавленное ругательство и вот, кто-то или что-то уже сидело в ногах кровати, невозмутимо стряхивая с плеча несуществующие пылинки. Тоненький лучик лунного света, пробивавшийся сквозь узкую щель между неплотно сдвинутыми шторами, давал неплохую возможность рассмотреть таинственного незнакомца – а это был он – во всех его подробностях. Одет он был в чёрный костюм в частую чёрную полоску, обут в чёрные туфли с неправдоподобно длинными загнутыми носами и при себе имел сильно сдвинутую на затылок чёрную вязаную шапку типа «пидорка», чёрный мохеровый шарф и опять же чёрный зонт. От всей этой глупости Фиделька охренел настолько, что совершенно утратил всякий дар речи, поэтому незнакомец заговорил первым.
- Надеюс, ты узнал меня, малыш? – без тени иронии поинтересовался он.
Признаться честно, Фиделька был готов к такого рода встрече. Давным-давно его друг Дюша рассказывал о том, что однажды ночью проснулся и увидел сидящего на кровати краснолицего человечка, который долго уговаривал его сделать какой-то выбор. Тогда Фиделька сумел сделать нужные выводы из Дюшиной истории и сейчас его ответ был ответом не мальчика, но мужа.
- Да узнал, узнал. Ты – подлый лох Саурон, слуга Сотоны, — стараясь не стучать зубами прошептал он.
- Ну конешно же нет, дурашка, — рассмеялся незнакомец, почему-то напомнив о звуке спускаемой в унитазе воды. – Меня зовут Оле Лукойе, хотя ты можешь звать меня просто Длоилои. Я умею играть на этническом барабане дарбуке и довольно неплохо имитирую вой волка. Но я здесь не за этим. Видишь ли, моя основная работа состоит в том, чтобы рассказывать спящим людям сказки. Их обрывки, то, что вспоминается по утрам, принято считать снами.
- Интересно, как это ты везде успеваешь? – ехидно спросил Фиделька, уже успевший полностью прийти в себя.
- Ты ещё слишком мал и глуп, чтобы понять это, — беззлобно парировал Оле. – Я есть всё и одновременно всё является мной. Моя природа – два мешка рисовой муки. Но, чу! Сегодня я пришёл с миссией, откладывать которую нет никакого смысла. Я должен рассказать тебе последнюю сказку.
- В каком смысле последнюю? – не отрывая взгляда от тёмной фигуры, задал вопрос Фиделька.
- В прямом. После неё ты умрёшь – только не надо думать, что это мне нравиться, — огрызнулся Оле.
- Но почему? Почему сейчас? – Фиделька почувствовал, как волосы на голове становятся дыбом – не каждую ночь к вам приходят сумасшедшие волшебные сказочники, сообщающие, что сегодня вы умрёте.
- Ну а почему бы и нет? – голос Оле был холоден и равнодушен. С этими словами он полез в карман пиджака и достал оттуда какой-то предмет. Им оказалась маленькая чёрная клизма, увидев которую Фиделька дико завопил и попытался выпрыгнуть из кровати. Одновременно с ним прыгнул и Оле. Из клизмы в его руках в лицо Фидельке брызнула тугая струя белой и липкой жидкости, почему то у того сразу же сильно закружилась голова и он настолько обессилел, что рухнул обратно на подушку.
- Ох уж мне эти впечатлительные натуры, — посетовал Оле, стряхивая пылинки с несуществующих штанов. Он уже давно успел подняться с пола, спрятать клизму обратно в карман и теперь расположился, закинув ногу за ногу, на краю кровати, внимательно глядя на лежащего Фидельку. Убедившись, что тот даже и не думает шевелиться, Оле подоткнул одеяло поудобнее, взял в руки зонтик и, оперев его об пол, уткнулся длинным подбородком в изогнутую чёрную ручку. Немного посидев, Оле вдруг вскочил, раскрыл зонтик и стал ходить по комнате, что-то шепча себе под нос. Постепенно его шёпот становился всё громче, пока он не превратился… в сказку…

***

Жили-были два зайчика – Норкин и Пригоркин. Их домик стоял на самой опушке большого зелёного леса, рядом протекал ручеёк и жили они хорошо, мирно, вот только бедно.
Как-то раз обидно стало Норкину. Договорился он с бобром Семёном и енотом Лаврентием ограбить магазин волка Василия, что снабжал товаром всех жителей леса. Так как волк Василий был монополистом, то и цены у него были кусачие, поэтому кинуть его было вроде не грех. И всё получилось у зайчика Норкина, вот только когда шёл он с пакетиком маленьким от бобра Семёна домой, к Пригоркину, остановили его два шакала без имени-отчества и стали вопросы разные задавать – куда идёшь? откуда? что в пакетике маленьком? А в пакетике-то подарки для Пригоркина!
Завидно стало шакалам, пойдём в нору нашу, говорят, разберёмся. Испугался зайчик Норкин – съедят ведь и не подавятся. Хотел он им пакетик маленький отдать, лишь бы отпустили, да не тут то было. Шакалам перед волком Василием выслужиться охота…
Пришли они к Василию – хвастают, поймали мол, ворюгу. Разозлился волк Василий – на авторитет его нерушимый покусились – сожрать хотел зайчика бедненького. Передумал потом – сытый был. Шакалам отдал Норкина – приказал им съесть и косточек даже не оставить. Они и рады, но тут Пригоркин про всё это узнал. Взял он денежку последнюю, что под подушечкой для маленького зайчонка Скакалкина была отложена, завернул в платочек носовой и пошёл к шакалам, Норкина откупать. Шакалы денежку забрали, Норкину пинка дали напоследок – живи пока, зайка.
Узнал волк Василий про денежку, тоже себе захотел. Прибежал к зайчикам, кричать на них стал – дайте и мне денежку, а то съем Норкина. Упросили они его погодить чуть, стали по другим зверям ходить, денежку занимать. Еле-еле наскребли, а ведь ещё и отдавать надо…
Плохо теперь зайкам, хуже прежнего. И не знают они, как жить дальше. А что делать? Время ведь обратно не вернуть…

***

Некоторое время ничего не происходило. Оле стоял посреди комнаты, всем своим видом выражая полную растерянность, было слышно лишь мерное посапывание Фидельки под одеялом – вся ситуация самым отвратительным образом была похожа на какой-нибудь стоп-кадр из малоизвестного фильма ужасов.
Наконец, Оле решился сделать маленький шажок в сторону кровати. Тоненький лучик лунного света, пробивавшийся сквозь узкую щель между неплотно сдвинутыми шторами, на секунду вырвал его лицо из цепких лап полумрака комнаты – огромные, кукольные глаза и следы от слёз – тёмные неровные полоски на неестественно бледных щеках. Зонт давно уже был закрыт и сейчас его изогнутая чёрная ручка медленно отделялась от корпуса, увлекая за собой узкое и, наверняка очень острое, лезвие. Тут случилось странное – Оле уронил и зонт, и мерзкого вида шпагу, которою он наконец полностью вытащил наружу, на пол, засунул руки в карманы штанов и стал смотреть куда-то вглубь комнаты.
- Сволочь ты, зонтик. Сука и блядь последняя, – с этими словами волшебный сказочник пнул вышеупомянутый предмет ногой. – Не мог другой что ли истории найти, не про зайцев? Какая тут теперь работа? Одних только объяснительных часа два писать придётся…
Закончив избивать виновника всех бед, Оле сунул его подмышку, поправил несколько сбившийся за время прыжков и пинков шарф, сделал пару шагов назад и, сразу за шкафом, исчез в густой ночной темноте.
Лишь несколько капель белой и липкой жидкости, разбросанные то тут, то там по полу, напоминали о том, что несколько секунд назад в комнате был кто-то ещё.

[Bloodth0rn 2 280]

Полный седой мужчина мочился на кусты и траву. По тому, как он держал член, я сразу понял, что он не хулиган, а мочится во дворе по естественной потребности. Мужчина заметил, что мы оглядываемся по сторонам.
- Вам кого?
- Где тут квартира Сатуева? – спросил папа.
- А – а, сына ведёте на исправление? – почему–то обрадовался мужчина. – У нас в доме, как только парень споткнётся, так его к Лёме Умаровичу ведут. Имеет он к ним подход! А теперь, значит, из других домов потянулись?.. Он во втором подъезде живёт. На третьем этаже… Квартиру не помню! Но сейчас он в ФСБ. – Мужчина вздохнул. Моча из члена лилась на один и тот же куст. – Без него вон ребята туристов постреляли… Упражнялись. Снайперы, бля! Терминатеры! Мы до его возвращения трупы убирать не будем. Пусть они ему в глаза поглядят! При нем бы не постреляли. Ни за что! Уважа – ают… О цветах и кустах они будь здоров как заботятся! А почему? Лёма Умарович посадил. И конопля эта – его… Он во втором подъезде живёт… А в какой квартире – то? – обратился он к женщине, которая тащила мимо нас ящики с белыми – по – зелёному надписями «DANGER» и «HIGH EXPLOSIVE».
- Вы про кого?
- Про Сатуева.
Женщина сразу опустила ящики на землю. Грустно так опустила, тяжело.
- Он в том подъезде живёт! Шестая квартира. Скорее бы уже возвращался! Проклятые федералы! У меня сын к химии неспособен. Так он Лёму Умаровича полюбил, а потом уж – из-за него! – химию. Пятёрки стал приносить. Я отсюда никуда не уеду! Пока сын не вырастет. Да и доллары арабские… — сообразив, что сболтнула лишнего, женщина заторопилась. – Давайте я вас провожу. Мать его дома, наверно…
Мне было страшно, что папа скажет: «Сегодня утром приговор о смертной казни Лёмы Умаровича за разжигание межнациональной войны и государственную измену приведён в исполнение…» Но папа молчал. Может быть, он хотел хоть немного продлить жизнь Сатуева для этих людей.
Мы пошли за соседкой. Я тащил один её ящик, а папа другой. Она всё рассказывала:
- Тут из аула приятели приезжали к сыну. Очень без Лёмы Умаровича соскучились. Тоскуют. К нему собрались идти. Я здесь, на втором этаже… А вы выше поднимайтесь. Он там живёт!
Не глядя, она с силой пнула ногой дверь. Ей открыла соседка, какая-то голая и озабоченная.
- Что же вы, бля, ключи с собой не берёте? От дел отрываете…
- Тут вот люди квартиру Лёмы Умаровича ищут, — зачем-то сообщила женщина с ящиками.
Соседка охнула и резко захлопнула дверь.
- Опять из ФСБ! Над нами! Прямо над нами живёт, ваххабит проклятый, штоб ему пусто было… — донеслось из-за двери.
Мы стали подниматься, оставив недоумевающую женщину наедине с зелёными ящиками и соседкой… Шли медленно, будто считали ступеньки или были после какой-нибудь тяжёлой болезни.
« Пиздец… Пиздец… Пиздец!.. – стучало у меня в ушах. – Пиздец… »
Во имя Аллаха милостливого, милосердного…

[Bloodth0rn 2 280]

Построил в Ксанаду Кубла чертог,
Соблазнов полный храм..

Сегодняшнее утро вдруг натолкнуло меня на мысли о России, совсем, как у Юрия Венедиктовича, правда, несколько иного толка. Последние пару лет меня как-то стали удивлять способы, которыми люди взаимодействуют с обществом. Вот вам пара-тройка таких тому примеров:

* Иду по улице – впереди кто-то с собакой. Вижу нечётко – силуэт человека, силуэт животного, общие крупные детали. Подхожу ближе – огромный сенбернар – каждая нога размером с моё бедро, ведёт за собой на поводке пожилую женщину в резиновых сапогах. Домработница или бабушка помогает детям-внукам – едва ли на свою пенсию она может сама прокормить такого пса… Намордник отсутствует, как факт. «Гвозди б делать из этих людей» © — в свои 50 – как лет, так и веса — она просто не сомневается в персональных возможностях удержать сильное и холёное стокилограммовое животное..
* В «салон сотовой связи» ( кстати, любопытное словосочетание, не правда ли? По-моему, оно наиболее точно передаёт смысл подобных заведений именно в России. Если исходить из первоначального значения этого слова – «салон» – зал для выставок – что ж, люди в большей степени приходят посмотреть, нежели купить ) влетает девушка – длинные светлые волосы, чёлка уложена назад и закреплена двумя заколками – самурай-стайл  — и с порога радостно осведомляется, взмахивая ресницами, как колибри крылышками: «У вас на счёт ложат ?». Отворачиваешься — в голове возникают образы деревянных домов, пшеничных полей и запах свежего навоза..
* Перед входом в бутик стоят двое мужчин: где-то под 35, в дорогих костюмах, галстуки завязаны крупным узлом. Один что-то громко рассказывает другому, жестикулируя отрывистыми, экономными движениями: «… и тут я грю этому пидарасу да ты пиздабол я твой рот ебал ты хуило..». На его собеседнике пиджак Paul Smith The Abbey Road. Он изредка кивает, подчеркивая своё внимание. Мимо идут женщины, дети. Лишь одинокая старушка остановилась на мгновение, посмотрела осуждающе и пошла, причмокивая губами, дальше по своим старушечьим делам..

C`est charmant!!! Милая, милая Россия, сколь обворожительна ты в своём нынешнем великолепии!!! Такие явления, как «ложат», «братик», «дозвончик», «броюсь», фрикативное «гэ» и прочие великолепные в своем естестве мемы давно перестали вызывать положительные эмоции, при этом обрастая своими последователями, подобно комку снега. Эстрада представляет собой унылый конгломерат глупости и пошлости: все эти Басты-Касты-Гуфы — «парни, которые по-настоящему знают улицу» — проповедуют истинные мужские ценности: «футбол, качалочка, водочка, планчик и тёлочка на пару палочек». Я не хотел и не хочу быть отцом, растящим дочь. Для очередного «чёткого пацана», после водочки и планчика, на пару палочек? Бггг… В своё время была крылатая фраза: « В СССР секса нет !». Ах, как же её можно переиначить с учётом современных реалий!!! «В России секса..». И надо ли что-то ставить вместо многоточия?

Вот он, лозунг нынешних Макиавелли: «Потребляй и блядствуй !!». В любых смыслах этих слов.

И в заключение – на Мориса Лакруа работают несомненно талантливые дизайнеры. Правда, почему-то маркетологи хуёвые. Мне нравятся Pontos Decentrique. И хотя «pontos» по-португальски всего лишь «точки», я не хочу носить часы с таким названием у себя на родине. Несмотря на их цену, мне было бы стыдно, если бы кто-нибудь их увидел...

[гонзо 2 645]

1 минуту назад, Bloodth0rn сказал:

 

Про Лёму Умаровича напиши сериал. Все рассказы хорошие, читать легко и сюжет норм.

[skynet_st 5 061]

Евгений Шестаков:

Водка “Столичная” имеет слабовыраженный адский вкус, дает обычный кряк после первой и пук после десятой в условиях привычной компании.
Закусываемость универсальная, запиваемость легкая, коктейлепригодность высокая.
Фазовый переход умеренный. Реакция на постороннего от “греби сюда” до “греби отсюда” – 15-20 минут.
Глюкоообразующие свойства стандартные. Рюмка без закуски в начале одиночного запоя дает приятное воспоминание о Наташке, которая плакала, когда ей было особенно хорошо. Стакан с занюхом на пике запоя дает появление лица Путина вместо своего отражения в унитазе. Среднее время глядения в точку 2-3 часа, вне зависимости от силы икоты. Руки не держат предметы, ноги не держат пол 5-7 часов, если накидался литром в одно лицо с интервалом 3-5 минут. Межкомнатная ходьба при пятибалльном семидневном запое отсутствует, нужные вещи притягиваются взглядом, ненужные отталкиваются рычанием. Похмелье и постпохмелье обычное, тремор 30 см, занос 1 м, попадаемость в двери средняя.
В целом водка “Столичная” соответствует государственным стандартам прекрасного и рекомендована в качестве лекарства и развлечения.

[skynet_st 5 061]

Глухая пора листопада

У Никитишны, в «гранд–отеле», чуть не исподнее пропивали: потому как масленица и без «монаха» обойтись нет возможности.
«Гранд–отелем» именовал эти смрадные подвалы сосед Нила, бывший акцизный чиновник, насмерть отравленный зеленым змием. А «монахом» прозывался штоф оглушительной водки, и разминуться с ней, да еще на масленую, действительно никаких способов не обнаруживалось.

По случаю праздников хозяйка оделила братию полудюжиной сальных свечей, и теперь в гостиной или в зале, то есть в одном из самых обширных подвалов, относительно сухом и теплом, стабунилась вся золотая рота. Благодушно присутствовал и городовой, тоже здешний обитатель, с очень звучной фамилией – Сенатский.
И сама Никитишна, ворчунья и скупердяйка, но приглядеться, не такая уж и ведьма, завернула к постояльцам, и рюмочку восприняла, и угощением не побрезговала.
Угощение было копеечное – рыба вареная. Зато бутылки – початые и еще не початые – составляли главную часть пиршества, как пожарный обоз во время смотров у Китайской стены.
– Не откажи, – ласково подносил хозяйке рябой мужичонка в красной палаческой косоворотке. – Выпей, родная.
– Пусть Манька спляшет тогда уж, – кобенилась Никитишна. – Коза, а Коза? Слышь, что ли? Будет тебе… – она вышамкала непристойность.
Из тонувшего в темноте угла отозвался плаксивый, с придыханиями голос:
– Только Сенечку приворожу, Никитишна требует…
Публика расхохоталась. У Никитишны мелкие слезочки брызнули, так и залилась. А рябого в красной рубахе облапил, покачиваясь, чубатый Вася–драгун и тоже пристал:
– Выпей, ваше благородь, мы ж к тебе всей душой!
– Гм… душой! – потешалась Никитишна, отпихивая его руку со стопкой. – Иде она у тебя, душа–то? Черту заложил душу–то.

Всякого, не в ладах кто с полицией, Петербург выручал проходными дворами, а Москва – подвалами. В отличие от петербургских, обособленных, наглухо замкнутых, московские подвалы дружественно сообщались то дверью, невесть для чего сделанной, то каким–то пещерным лазом, то почти крысиным ходом, как бы прогрызенным в кирпичной кладке. Можно было, как в здешних, приютивших Нила Сизова, нырнуть в преисподнюю у Красных ворот, а вынырнуть на свет божий чуть не на Каланчевской площади. Ничего не стоило заблудиться в подземельях, где утробно урчали сточные воды, где тьма пахла поганками, рухлядью, где ненароком и на труп наскочишь да и заорешь благим матом.
Народ тут подбирался лихой судьбины: уголовные и бродяги, не помнящие родства, всяческой масти разнесчастные, изъеденные алкоголем, как ржой; банкрутные, по миру пущенные удачливым конкурентом; проститутки, почти вышедшие в тираж; да и фабричные случались. Живали (вот как у Никитишны Сенатский) и «духи», то есть городовые в веригах многодетности.
Хозяйке за ночлег постояльцы платили рупь–полтора помесячно, «духу» накидывали кто гривенник, кто пятиалтынный; тот в благодарность упреждал о налетах полиции....

^{1968 Юрий Давыдов}

[skynet_st 5 061]

Времянка
––––––––––––––––––––––––
Выглядел Леня неважно. Неряшливый с нездоровым гипертоническим румянцем на щеках. На передних зубах бросалась в глаза криво сидящая съемная бабочка на крючках. Он поймал мой взгляд сказал:
— Это времянка. На постоянку пока нет денег.
— Нет ничего более постоянного, чем временные вещи, — сказала его подруга — крупная молодая блондинка по имени Наташа. — Где у них здесь туалет?
Ушла.
Я старался не смотреть на его зубы. Леня без остановки говорил, приближая свое лицо к моему.
Подошел официант. Я сделал заказ, а Лене, который заметно напрягся, подсчитывая в голове свою свою долю, сказал, чтобы он не беспокоился. У меня здесь счет и мне даже выгодно заплатить за все, потому что ланч списывается с налогов.
— Кто она? — спросил я.
— Ну, ты же знаешь мою историю. Я с Милкой разошелся. Она меня заловила так, что нельзя было отмазаться. К тому же я просрал все наши бабки на этом стакмаркете. А она, как раз, подтвердила диплом и запустила свой бизнес. Ей стало невыгодно со мной жить, и мы по–хорошему, без скандала, расстались.
Десять назад. Я еще молодой был. В этом возрасте, сильная потребность женской любви. Но, ты же знаешь, в Америке такой халявы, как у нас, нет. Здесь бабы в цене и хорошая женщина стоит дороже мужчины. А я после развода остался совсем без денег. Крутил баранку. Брал по 12 часов такси в гараже. Зарабатывал только, чтобы оплатить квартиру, на жратву и немножко откладывал. Работал осень, зиму, а как наступало лето, ехал в Минск. Американец с долларами. Ходил по друзьям, по гостям, искал молодую красивую бабу. Легко находил, делал туристическую визу, платил за билет и через пару месяцев забирал ее уже в Кеннеди аэропорту. За небольшие деньги я получал любовницу и домработницу. Без обязательств.
Сперва все было класс. Я выдерживал таких отношений до года. Через год обычно телки врубаются, что к чему и соскакивают. Нет, на улицу никто не пошел. Все что–то находили, прежде чем уйти, я никогда не торопил. Расставались друзьями и довольные друг другом. А потом у меня как–то пошло на нет. Телки стали быстро понимать, что я лузер и поц. Подросло другое поколение. Женщины быстрее мужиков берут язык, а эти так вообще в большинстве знают английский. В последний раз продержался три месяца. А теперь, вот, она — моя последняя любовь.
Наташа все не приходила и Леня сказал:
— Здоровая, жрет много и после нее в туалет невозможно зайти. Как солдат. А главное, слишком умная для меня. Не хочет уходить.

Написал rabina1950 ©

[skynet_st 5 061]

В 118-ый день рождения Виктор Иванович проснулся рано. 
В принципе день уже начинался неплохо. 
Когда тебе исполняется 118 лет, проснуться — считай достижение. 
Первым делом провёл техосмотр: разомкнул левый глаз — работает, затем правый — замутнён. Промыл, закапал — как новенький. 
Согнул всё, что гнётся, что не гнётся — смазал. 
Проверил передний и задний ход, провёл диагностику шеи. 
Убедившись, что всё поворачивается и не хрустит, сделал два притопа, три прихлопа и начал новый день. 

В восемь часов по расписанию ему звонили из Пенсионного фонда: 

— Лидочка, здравствуйте, — прохрипел радостно в трубку именинник. 

— И вам здрасти, Виктор Иванович, — грустно поприветствовала его Лидочка, — как ваше самочувствие? 

— Не могу жаловаться, — улыбался в трубку старик. 

— Очень жаль, Виктор Иванович, мне из-за вас уже пятый выговор в этом году! Сегодня тридцать лет, как вы перестали получать накопительную пенсию и перешли на государственную! 

— Ну, простите. В этом месяце, я слышал, повышение? 

— Да, повышение… — голос её сделался совсем печальным как у Пьеро, — а вы, часом, нигде на стороне не подрабатываете?! — решила она попытать удачу. 

— Нет, к сожалению, денег мне хватает с головой. 

— Жаль… Всего вам…— она не закончила фразу и положила трубку. 

В девять часов Виктор Иванович, как обычно, садился завтракать со своим праправнуком, который с ним не жил, но всегда открывал дверь своим ключом. 
Зайдя внутрь, он первым делом занимался замерами. 
То кухню померит, то ванну. 
Потом сидит — высчитывает материалы, прикидывает стоимость работ, рисует мебель. 

Сегодня пришёл без рулетки — забыл. 

— Возьми на серванте, — предложил Виктор Иванович, — от твоего деда ещё осталась, — грустно хихикнул он и налил заварку в чайник. 

Мужчина лишь тяжело вздохнул и сел есть знаменитую яичницу прапрадеда. 

В десять часов старик вышел покурить у подъезда. 

— О! Иваныч, опять смалишь! А ты в курсе, что курение вызывает…— сосед осёкся, глядя на вполне себе живого старца, который курить начал в том возрасте, когда обычно помирают от того, что «вызывает». 

— А мы вот в Москву собрались сегодня. 

— А чего там делать? 

— Покатаемся на метро, сходим на Красную площадь, на Ленина посмотрим, пока не закопали. 

— А чего на него смотреть-то, Ленин как Ленин. 

— А ты сам-то видел его? 

— Да, он как-то приезжал к нам в село. 

— В гробу?! 

— Нет. В купе. 

— Слушай-ка, а тебе сколько лет вообще? 

— Восемнадцать исполнилось, — жевал старик губами фильтр. 

— Да иди ты!.. 

— Ну да, я на второй срок остался. 

— Ну, с совершеннолетием тебя тогда! 

— Спасибо, — с этими словами Виктор Иванович возвратился домой. 

В одиннадцать позвонил директор МТС и слёзно просил сменить тариф. 
Тот, на котором сидел Виктор Иванович, существовал уже лишь из-за него одного и в пересчёте на современные деньги ничего не стоил, даже наоборот, МТС ему немного доплачивал. 

В полтретьего по видеосвязи набрал старый друг и сказал, что к нему пришла какая-то странная женщина в чёрном и с триммером в руках. 

— Подавленная какая-то, вся на нервах. Спрашивала, как у тебя дела, и почему ты не отвечаешь на её звонки? Почему не читаешь сообщения в WhatsApp. Просила о встрече. Плакала, истерила, оставила визитку и… ,походу триммер, — показал он на инструмент в углу. 

В пять часов Виктор Иванович появился в магазине. 
В день рождения гипермаркет предоставлял скидку, равную возрасту. 
Виктор Иванович взял торт, килограмм бананов и широкоформатный телевизор. 
На сдачу он вызвал такси и грузчиков. 

В семь часов позвонили из морга и попросили забрать, наконец, свой страховой полис и тапки. 

В восемь приехали гости, Виктор Иванович накрыл на стол, включил новый телевизор, разлил вино. 
Тосты были очень скупые. 
Гости не знали, чего желать, потому просто вставали по очереди. 

В десять часов приехала полиция, чтобы попросить вести себя потише, так как за стеной живут пожилые люди. Дверь им открыл именинник, вызвав у стражей порядка парадоксальный сдвиг восприятия. 

Спать Виктор Иванович лёг ближе к полуночи, когда изнуренное празднеством большинство гостей разъехалось по домам и больницам. Улыбнувшись в пустоту, он снял с пальца и положил под подушку волшебное золотое кольцо, которое все эти годы продлевало ему жизнь. 
На нём мелкими буквами была выгравирована магическая надпись, сделанная по заказу : 

«Живи и радуйся». 

Так он и делал. 

Будем жить долго и счастливо!  © Интернет

 

[skynet_st 5 061]

 

[skynet_st 5 061]

 

[skynet_st 5 061]