Стихи

[Вечный Sтранник 907]

На что мы тратим жизнь

На что мы тратим жизнь?
На мелочные ссоры,
На глупые слова, пустые разговоры,
На суету обид, на злобу - вновь и вновь.
На что мы тратим жизнь...
А надо б на любовь...

Сжигаем жизнь дотла всё на пустое что-то -
На нудные дела, ненужные заботы...
В угоду обществу придумываем маски...
На что мы тратим жизнь!
А надо бы на ласки...

Мы распыляем жизнь на сумрачную скуку,
На "имидж" и "престиж", ненужную науку,
На ложь и хвастовство, на дармовую службу.
На что мы тратим жизнь?...
А нужно бы на дружбу...

Куда-то всё спешим, чего-то добываем.
Чего-то ищем все - а более теряем;
Всё копим - золото, тряпьё и серебро...
На что мы тратим жизнь!
А надо б на добро...

Волнуемся, кричим, по пустякам страдаем;
С серьёзностью смешной вещички выбираем.
Но сколько не гадай - всё выберешь не ту.
На что мы тратим жизнь...
А надо б на мечту...

Боимся радости, боимся верить в сказки,
Боимся и мечты, и нежности, и ласки;
Боимся полюбить, чтоб после не тужить...
На что мы тратим жизнь?!
А надо просто жить!

Анастасия Загодина

[Вечный Sтранник 907]

"Плач старенькой матери"

В поту холодном я проснулся

Плач матери приснился мне,

К окну открытому метнулся,

А там она - стоит во мгле.

И образ - будто дымкой белой

Мгновенно таял над землёй,

А голос - будто песню пел мне-

"Забыл меня,сыночек мой..."

По сторонам я оглянулся,

Сказал тихонько маме вслед-

"Не уходи, ведь я проснулся..."

Гляжу в окно - а мамы нет.

Вдруг сердце боль насквозь пронзила,

Тревогой веяло в тиши ночной,

Засобирался торопливо

Я в путь-дорогу к ней, родной.

Не мало лет с тех пор прошло,

Как я уехал из посёлка,

Воспоминание нашло,

Как бегал в детстве я ребёнком,

Как Мать по вечерам звала

Меня, играющего в прятки,

Везде искала по дворам

И мчался к ней я без оглядки...

Шагами быстрыми прошли года

И вот в купе я...  за окном дожди,

Летят навстречу поезда,

К тебе я еду, Мама, жди...

В вагоне тихо...  поезд мчится,

Везёт меня на встречу с ней,

Глаза сомкну - мне снова снится

Плач Мамы старенькой моей

И голос слышу тот же самый,

Что пел мне песню у окна,

И образ вижу снова талый,

Что словно дым исчез тогда...

Ну вот, приехал...  вышел из вагона,

А дождь-разбойник так и льёт,

Смотрю - всё та же длинная дорога,

Что к дому милому ведёт...

Я быстро шёл в село родное

И в мыслях время торопил

И вспоминал я всё былое,

Как здесь родился, вырос, жил.

Вдруг сердце сильно защемило

Плач матери услышал я

Внутри от боли всё заныло,

Я бросился бежать туда.

Ворвался в дом и там увидел-

Старушка плачет у окна,

Кричу - "Как я давно тебя не видел,

Ну здравствуй, милая моя!...

Обнял её, а сердце колотилось,

Сквозь слёзы Мама мне - "Сынок!"

И снова в сердце боль иглой вонзилась,

Той ночи мнимых, призрачных тревог...

Сказал я ей - "Прости за боль разлуки,

Как счастлив я тебя живую обнимать,

Как дороги твои мне, Мама, руки,

Волос твоих серебряная прядь.

Ко мне во сне ты ночью приходила,

Я у окна искал тебя во мгле,

Как счастлив я, что сил твоих хватило

Меня дождаться в этой тишине..."

автора не нашёл

[Вечный Sтранник 907]

Историю эту прочла я в журнале.
Она мою душу тогда потрясла.
Я верю: рассказчики нам не солгали,
И быль эта в жизни реально была. 

По трассе сибирской в холодную стужу
Шагал под конвоем уставший народ,
И монотонность внезапно нарушив,
Волки завыли вблизи у болот. 
Навстречу колонне в дороге пустынной
Встретилась женщина, несшая кладь.
Охранник окликнул: «Дорогою длинной,
Куда ты бредешь в одиночестве, мать?» 
Женщина сняла с обрубков две сумки,
Сказала, что сына идет навестить.
«Любитель мой мальчик спиртного и рюмки, 
За это теперь за решеткой сидит». 
Мужчины смотрели на мать с состраданьем,
На руки ее без обеих кистей.
Охранник ее вопросил с придыханием:
«За что ж тебе выпало столько скорбей? 
И как приключилось с тобой это горе?»
На это ответила бедная мать:
«Напившись сильнее обычного вдвое,
Калекой помог мне сыночек мой стать. 
Он требовал деньги себе на спиртное,
Кричал, что ему я совсем не указ.
Разум затмило безумство хмельное,
Когда получил в своей просьбе отказ. 
С яростью бросился сын на подворье,
Вбежал с топором, очень часто дыша.
Руки зажал и железным подспорьем
С силой взмахнул, мои кости круша». 
Стих голосок, над землей наклонилась
Мать, чтоб обрубками сумки поднять.
Рассказ сей услышав, толпа изумилась:
«Да разве возможно такое прощать?» 
Женщина взор к небесам устремила,
И людям сказала, что больше всего
В жизни своей она сына любила,
И сердце готова отдать за него. 

*** *** ***
Любовь матерей нас подчас удивляет,
Но вспомните, люди, страданье Христа.
Пусть каждое сердце Его восхваляет,
Он всех возлюбил, как родное дитя.

автора не нашёл

[змей 651]

Еду ли ночью по улице темной,

Бури заслушаюсь в пасмурный день

Друг беззащитный, больной и бездомный,

Вдруг предо мной промелькнет твоя тень!

Сердце сожмется мучительной думой.

С детства судьба невзлюбила тебя:

Беден и зол был отец твой угрюмый,

Замуж пошла ты - другого любя.

Муж тебе выпал недобрый на долю:

С бешеным нравом, с тяжелой рукой;

Не покорилась - ушла ты на волю,

Да не на радость сошлась и со мной...

Помнишь ли день, как, больной и

                               голодный,

Я унывал, выбивался из сил?

В комнате нашей, пустой и холодной,

Пар от дыханья волнами ходил.

Помнишь ли труб заунывные звуки,

Брызги дождя, полусвет, полутьму?

Плакал твой сын, и холодные руки

Ты согревала дыханьем ему.

Он не смолкал - и пронзительно звонок

Был его крик... Становилось темней;

Вдоволь поплакал и умер ребенок...

Бедная! слез безрассудных не лей!

С горя да с голоду завтра мы оба

Так же глубоко и сладко заснем;

Купит хозяин, с проклятьем, три гроба -

Вместе свезут и положат рядком...

 

В разных углах мы сидели угрюмо.

Помню, была ты бледна и слаба,

Зрела в тебе сокровенная дума,

В сердце твоем совершалась борьба.

Я задремал. Ты ушла молчаливо,

Принарядившись, как будто к венцу,

И через час принесла торопливо

Гробик ребенку и ужин отцу.

Голод мучительный мы утолили,

В комнате темной зажгли огонек,

Сына одели и в гроб положили...

Случай нас выручил? Бог ли помог?

Ты не спешила печальным признаньем,

   Я ничего не спросил,

Только мы оба глядели с рыданьем,

Только угрюм и озлоблен я был...

 

Где ты теперь? С нищетой горемычной

Злая тебя сокрушила борьба?

Или пошла ты дорогой обычной

И роковая свершится судьба?

Кто ж защитит тебя? Все без изъятья

Именем страшным тебя назовут,

Только во мне шевельнутся проклятья

   И бесполезно замрут!..

                                  Н. Некрасов

[Chi 8 947]

Странник. Это видимо песня. Уж больно легко на музыку ложится. Но я эту мать понять не могу... Больше придерживаюсь в данной истории Татара Бульбы- я тебя породил, я тебя и убью

[Вечный Sтранник 907]

Незнаю Наташ, что это - стихи или песня, приглянулись они мне, вот и выложил их сюда, ну а на счёт "я тебя породил, я тебя и убью" - родители же тоже разные бывают (тут тебе виднее, ты же сама мама) и дети тоже... здесь я могу понять мать, а вот сын к сожалению такой мамы конечно же не достоин.

[Chi 8 947]

Жалко матерей... Дети их не ценят. А если и ценят то не так сильно как должны :(

[jeka-motors 89]

Отпускаю....

Все отпускаю и живи как хочешь

зачем держал не знаю сам о том.

Быть может было просто скучно очень

или любовь задела вдруг крылом

Теперь лети свободной сильной птицей

я только очень рад свободе той

Лишь иногда надеюсь будут сниться

мгновенья встреч счастливые с тобой....

[ℒℴvℯツ 298]

М. Константинов

Поссорились... Обиде нет предела.

Молчанье наступает, а за ним

Проходят дни, а может быть недели,

Но мы друг другу - нет! - не позвоним.

Как глупо все - мы с болью отмечаем,

Не спим ночами, бредим от тоски

И раздраженно в трубку отвечаем

На разные нежданные звонки.

Но вдруг поймем - нет выхода из круга

И набираем через много лет

Одновременно номера друг друга,

А нам гудки короткие в ответ...

[Бештау 4 878]

В этой связке ключей половина
Мне уже не нужна.
Это ключ от квартиры жены, а моя половина
Мне уже не жена.

Это ключ от моей комнатенки
в закрытом изданьи,
Потонувшем под бременем неплатежей.
Это ключ от дверей мастерской,
что ютилась в разрушенном зданьи
И служила прибежищем многим мужей.

О, как ты улыбался, на сутки друзей запуская
В провонявшую краской ее полутьму!
Мне теперь ни к чему мастерская,
А тебе, эмигранту, совсем ни к чему.

Провисанье связующих нитей, сужение круга.
Проржавевший замок не под силу ключу.
Дальше следует ключ от квартиры
предавшего друга:
И пора бы вернуть, да звонить не хочу.

Эта связка пять лет тяжелела, карман прорывая
И призывно звеня,
А сегодня лежит на столе, даровым-даровая,
Словно знак убывания в мире меня.

В этой связке теперь — оправданье бесцветью,
безверью,
Оскуденью души, — но ее ли вина,
Что по капле себя оставляла за каждою дверью
И поэтому больше себе не равна?

Помнишь лестниц пролеты,
глазков дружелюбных зеницы
На втором, на шестом, на седьмом этаже?
О, ключей бы хватило —
все двери открыть, все границы,
Да не нужно уже.

Нас ровняют с асфальтом, с травой,
забивают, как сваю,
В опустевшую летом, чужую Москву,
Где чем больше дверей открываю,
тем больше я знаю,
И чем больше я знаю, тем меньше живу.

Я остался при праве своем безусловном —
Наклоняться, шепча,
Над строфою с рисунком неровным,
Как бородка ключа.

Остается квартира,
Где настой одиноких июньских ночей
Да ненужная связка, как образ познания мира,
Где все меньше дверей и все больше ключей.

[Chi 8 947]

Мама на даче, ключ на столе, завтрак можно не делать. Скоро каникулы, восемь лет, в августе будет девять. В августе девять, семь на часах, небо легко и плоско, солнце оставило в волосах выцветшие полоски. Сонный обрывок в ладонь зажать, и упустить сквозь пальцы. Витька с десятого этажа снова зовет купаться. Надо спешить со всех ног и глаз - вдруг убегут, оставят. Витька закончил четвертый класс - то есть почти что старый. Шорты с футболкой - простой наряд, яблоко взять на полдник. Витька научит меня нырять, он обещал, я помню. К речке дорога исхожена, выжжена и привычна. Пыльные ноги похожи на мамины рукавички. Нынче такая у нас жара - листья совсем как тряпки. Может быть, будем потом играть, я попрошу, чтоб в прятки. Витька - он добрый, один в один мальчик из Жюля Верна. Я попрошу, чтобы мне водить, мне разрешат, наверно. Вечер начнется, должно стемнеть. День до конца недели. Я поворачиваюсь к стене. Сто, девяносто девять. 

Мама на даче. Велосипед. Завтра сдавать экзамен. Солнце облизывает конспект ласковыми глазами. Утро встречать и всю ночь сидеть, ждать наступленья лета. В августе буду уже студент, нынче - ни то, ни это. Хлеб получерствый и сыр с ножа, завтрак со сна невкусен. Витька с десятого этажа нынче на третьем курсе. Знает всех умных профессоров, пишет программы в фирме. Худ, ироничен и чернобров, прямо герой из фильма. Пишет записки моей сестре, дарит цветы с получки, только вот плаваю я быстрей и сочиняю лучше. Просто сестренка светла лицом, я тяжелей и злее, мы забираемся на крыльцо и запускаем змея. Вроде они уезжают в ночь, я провожу на поезд. Речка шуршит, шелестит у ног, нынче она по пояс. Семьдесят восемь, семьдесят семь, плачу спиной к составу. Пусть они прячутся, ну их всех, я их искать не стану. 

Мама на даче. Башка гудит. Сонное недеянье. Кошка устроилась на груди, солнце на одеяле. Чашки, ладошки и свитера, кофе, молю, сварите. Кто-нибудь видел меня вчера? Лучше не говорите. Пусть это будет большой секрет маленького разврата, каждый был пьян, невесом, согрет, теплым дыханьем брата, горло охрипло от болтовни, пепел летел с балкона, все друг при друге - и все одни, живы и непокорны. Если мы скинемся по рублю, завтрак придет в наш домик, Господи, как я вас всех люблю, радуга на ладонях. Улица в солнечных кружевах, Витька, помой тарелки. Можно валяться и оживать. Можно пойти на реку. Я вас поймаю и покорю, стричься заставлю, бриться. Носом в изломанную кору. Тридцать четыре, тридцать... 

Мама на фотке. Ключи в замке. Восемь часов до лета. Солнце на стенах, на рюкзаке, в стареньких сандалетах. Сонными лапами через сквер, и никуда не деться. Витька в Америке. Я в Москве. Речка в далеком детстве. Яблоко съелось, ушел состав, где-нибудь едет в Ниццу, я начинаю считать со ста, жизнь моя - с единицы. Боремся, плачем с ней в унисон, клоуны на арене. "Двадцать один", - бормочу сквозь сон. "Сорок", - смеется время. Сорок - и первая седина, сорок один - в больницу. Двадцать один - я живу одна, двадцать: глаза-бойницы, ноги в царапинах, бес в ребре, мысли бегут вприсядку, кто-нибудь ждет меня во дворе, кто-нибудь - на десятом. Десять - кончаю четвертый класс, завтрак можно не делать. Надо спешить со всех ног и глаз. В августе будет девять. Восемь - на шее ключи таскать, в солнечном таять гимне... 

Три. Два. Один. Я иду искать. Господи, помоги мне.

[Бештау 4 878]

прямо РЭП

[Chi 8 947]

не, послушай в её исполнениии. набери аля кудряшева - мама на даче

[Бештау 4 878]

не, послушай в её исполнениии. набери аля кудряшева - мама на даче

послушал, прикольно...

[змей 651]

не, послушай в её исполнениии. набери аля кудряшева - мама на даче

понравилось...

[Dwatch 520]

Цифровые стихи
(читать вслух, с выражением)

Пушкин
17 30 48
140 10 01
126 138
140 3 501

Маяковский
2 46 38 1
116 14 20!
15 14 21
14 0 17

Есенин
14 126 14
132 17 43.
16 42... 511
704 83.
170! 16 39
514 700 142
612 349
17 114 02

Веселые:
2 15 42
42 15
37 08 5
20 20 20!
7 14 105
2 00 13
37 08 5
20 20 20!

[JVN 1 265]

Колыбельная

Месяц светит, но не греет,Только зря висит, сачок.Засыпай, дружок, скорее,Засыпай, мой дурачок.Прислонившись носом к стенке,В темноте едва видны,Спят брюнетки и шатенки,Спят евреи и слоны.Свет на землю серебристыйТихо льется с высоты,Спят дантисты и артисты,Рекетиры и менты.Сквозь волнистые туманыПродирается луна,Спят бомжи и наркоманы,Лишь путанам не до сна.Спят, забывшись сном усталым,Сладко чмокая во сне,Спят под общим одеялом,Спят на общей простыне.Все заснуло в этом мире -Тишь, покой да благодать,Лишь скрипит в ночном эфиреНаша общая кровать.Спи, мой милый, спи, хороший,А не то с кровати сброшу,Баю-баюшки-баю,Спи спокойно, мать твою.

http://lib.ru/ANEKDOTY/irtenew.txt

 

[crafter 188]

Как сильно выпью, перечитываю и плачу.Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,Как шли бесконечные, злые дожди,Как кринки несли нам усталые женщины,Прижав, как детей, от дождя их к груди,Как слезы они вытирали украдкою,Как вслед нам шептали:- Господь вас спаси!-И снова себя называли солдатками,Как встарь повелось на великой Руси.Слезами измеренный чаще, чем верстами,Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:Деревни, деревни, деревни с погостами,Как будто на них вся Россия сошлась,Как будто за каждою русской околицей,Крестом своих рук ограждая живых,Всем миром сойдясь, наши прадеды молятсяЗа в бога не верящих внуков своих.Ты знаешь, наверное, все-таки Родина -Не дом городской, где я празднично жил,А эти проселки, что дедами пройдены,С простыми крестами их русских могил.Не знаю, как ты, а меня с деревенскоюДорожной тоской от села до села,Со вдовьей слезою и с песнею женскоюВпервые война на проселках свела.Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом,По мертвому плачущий девичий крик,Седая старуха в салопчике плисовом,Весь в белом, как на смерть одетый, старик.Ну что им сказать, чем утешить могли мы их?Но, горе поняв своим бабьим чутьем,Ты помнишь, старуха сказала:-  Родимые,Покуда идите, мы вас подождем."Мы вас подождем!"- говорили нам пажити."Мы вас подождем!"- говорили леса.Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется,Что следом за мной их идут голоса.По русским обычаям, только пожарищаНа русской земле раскидав позади,На наших глазах умирали товарищи,По-русски рубаху рванув на груди.Нас пули с тобою пока еще милуют.Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,Я все-таки горд был за самую милую,За горькую землю, где я родился,За то, что на ней умереть мне завещано,Что русская мать нас на свет родила,Что, в бой провожая нас, русская женщинаПо-русски три раза меня обняла.

1941

Константин Симонов.

[Chi 8 947]

понравилось

[Вечный Sтранник 907]

Гуляка ёж, набравшийся "росы",

С друзьями, выпивая на поляне,

Ввалился утром в норку, фыркнув: "Сыт!",

Назвав ежиху лисонькой по пьяни.

Придя в себя, узрев озёра слёз,

В глазах ежихи тихой, симпатичной,

Ёж, фыркнул, учинил большой разнос

В манере нарочито истеричной:

"Да, выпил! Заливал пожар в груди -

Душевная тоска меня достала -

Приду домой, ты вечно в бигуди,

В халате залоснившемся, линялом.

Под этим неприглядным кимоно

Колышутся упруго части тела,

Которые по пышности давно

Превысили разумные пределы!

Вот, кстати, у красавицы лисы

С причёсочкой, нарядами – порядок,

Жиринки не отыщешь! В образцы

Взяла бы ты красотку мне на радость..."

Ежиха, как всегда, простив ежа,

Решила поубавить габариты,

Легла под острый скальпель, не дрожа,

Вкусила тренажёрной волокиты,

Забыла о фастфудовой еде,

Не стала печь румяные пампушки,

Сидела постоянно на воде,

Пучках кинзы, укропа и петрушки.

Шло время... Наконец, в один из дней,

Увидев отраженье в ярком свете,

Погладив гордо выступы костей,

На кожей перетянутом скелете,

Прошлась она по зелени ковра,

Супруга новизною соблазняя,

Виляющей походкой от бедра,

Как ходит только бестия лесная.

Но ёжик, глядя с прежним холодком,

Зевнув, проговорил: "На той неделе

У речки повстречался я с бобром,

Так, знаешь, у него бобриха в теле:

Красавица! Не видывал пышней!

От пышных форм, испытываешь радость!"

В глазах ежихи тысячью огней

Зажглись обида горькая с досадой.

Ей страшно захотелось коготки

Вонзить в фырчащий нос ежа поглубже,

Но справившись с приливами тоски,

Пошла ежиха прочь навстречу стуже.

И очень скоро дружбу завела

С другим ежом по кончики иголок

В неё влюблённым, быстро расцвела,

Забыв о жизни прежней - невесёлой.

***

Мораль проста: ежихи всех мастей,

Когда, не светит счастье в жизни личной,

Ищите выход! Много есть ежей

Колючих, но душою симпатичных.

И жизнь приобретёт приятный цвет.

Но, чтобы не давало счастье сбоя,

Запомните один простой совет -

Всегда следите в оба за собою!

Елена Лукойева

[Вечный Sтранник 907]

Любовь Сердечная

Ледянка

Вези меня, ледянка, в детство,

Где мне ещё не больно падать,

Где «Чур» от всех напастей средство,

Где каждая снежинка – радость…

Где папа – молодой и сильный,

Где плакать хочется без мамы,

Где лес и розовый, и синий,

А Дед Мороз такой румяный.

Где ничего вкусней сосульки,

Где сам себе игрушки клеишь,

Где каша манная в кастрюльке,

А апельсин, когда болеешь.

Где горькая микстура в ложке,

Где с пенкой молоко в стакане,

Где в плед завернутая кошка,

Где тетя Валя на экране.

Где мандарины пахнут ёлкой,

Где под столами новоселье,

Где нос укутан в шарфик колкий,

Где угол – плата за веселье.

Где кубики "Гематогенки"

Ещё вкуснее шоколадки.

Где вечно сбитые коленки.

Где с промокашками тетрадки.

Где счастье – если мама дома,

Где горе – если спать ложиться,

И ничего ценней альбома,

И ничего страшнее «Мыться!»

Где примерзают руки к санкам,

И где еще не стыдно плакать…

Вези меня вперед, ледянка!

Ты знаешь, я умею падать!!!

P.S.

Объясняю, что в моём детстве ледянкой назывались не санки, а ледяная дорожка, по которой катались на ногах, портфелях, картонках, мешках со сменкой и т.д. Самое интересное - куча-мала, которая непременно возникала в конце такой ледянки...

Поэтому споры по поводу того, были тогда ледянки или их не было, не обоснованы, а попытки "улучшить" текст, как , например, "Везите меня санки..." неправомерны."

[Вечный Sтранник 907]

Хозяин погладил рукою

Лохматую рыжую спину:

- Прощай, брат! Хоть жаль мне, не скрою,

Но все же тебя я покину.

Швырнул под скамейку ошейник

И скрылся под гулким навесом,

Где пестрый людской муравейник

Вливался в вагоны экспресса.

Собака не взвыла ни разу.

И лишь за знакомой спиною

Следили два карие глаза

С почти человечьей тоскою.

Старик у вокзального входа

Сказал:- Что? Оставлен, бедняга?

Эх, будь ты хорошей породы...

А то ведь простая дворняга!

Огонь над трубой заметался,

Взревел паровоз что есть мочи,

На месте, как бык, потоптался

И ринулся в непогодь ночи.

В вагонах, забыв передряги,

Курили, смеялись, дремали...

Тут, видно, о рыжей дворняге

Не думали, не вспоминали.

Не ведал хозяин, что где-то

По шпалам, из сил выбиваясь,

За красным мелькающим светом

Собака бежит задыхаясь!

Споткнувшись, кидается снова,

В кровь лапы о камни разбиты,

Что выпрыгнуть сердце готово

Наружу из пасти раскрытой!

Не ведал хозяин, что силы

Вдруг разом оставили тело,

И, стукнувшись лбом о перила,

Собака под мост полетела...

Труп волны снесли под коряги...

Старик! Ты не знаешь природы:

Ведь может быть тело дворняги,

А сердце - чистейшей породы!

Э. Асадов

[crafter 188]

Вот очень хорошое стихотворение.

       
ХОЗЯЙКА ДОМА

Подписан будет мир, и вдруг к тебе домой,
К двенадцати часам, шумя, смеясь, пророча,
Как в дни войны, придут слуга покорный твой
И все его друзья, кто будет жив к той ночи.
Хочу, чтоб ты и в эту ночь была
Опять той женщиной, вокруг которой
Мы изредка сходились у стола
Перед окном с бумажной синей шторой.
Басы зениток за окном слышны,
А радиола старый вальс играет,
И все в тебя немножко влюблены,
И половина завтра уезжает.
Уже шинель в руках, уж третий час,
И вдруг опять стихи тебе читают,
И одного из бывших в прошлый раз
С мужской ворчливой скорбью вспоминают.
Нет, я не ревновал в те вечера,
Лишь ты могла разгладить их морщины.
Так краток вечер, и - пора! Пора!-
Трубят внизу военные машины.
С тобой наш молчаливый уговор -
Я выходил, как равный, в непогоду,
Пересекал со всеми зимний двор
И возвращался после их ухода.
И даже пусть догадливы друзья -
Так было лучше, это б нам мешало.
Ты в эти вечера была ничья.
Как ты права - что прав меня лишала!
Не мне судить, плоха ли, хороша,
Но в эти дни лишений и разлуки
В тебе жила та женская душа,
Тот нежный голос, те девичьи руки,
Которых так недоставало им,
Когда они под утро уезжали
Под Ржев, под Харьков, под Калугу, в Крым.
Им девушки платками не махали,
И трубы им не пели, и жена
Далеко где-то ничего не знала.
А утром неотступная война
Их вновь в свои объятья принимала.
В последний час перед отъездом ты
Для них вдруг становилась всем на свете,
Ты и не знала страшной высоты,
Куда взлетала ты в минуты эти.
Быть может, не любимая совсем,
Лишь для меня красавица и чудо,
Перед отъездом ты была им тем,
За что мужчины примут смерть повсюду,-
Сияньем женским, девочкой, женой,
Невестой - всем, что уступить не в силах,
Мы умираем, заслонив собой
Вас, женщин, вас, беспомощных и милых.
Знакомый с детства простенький мотив,
Улыбка женщины - как много и как мало...
Как ты была права, что, проводив,
При всех мне только руку пожимала.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Но вот наступит мир, и вдруг к тебе домой,
К двенадцати часам, шумя, смеясь, пророча,
Как в дни войны, придут слуга покорный твой
И все его друзья, кто будет жив к той ночи.
Они придут еще в шинелях и ремнях
И долго будут их снимать в передней -
Еще вчера война, еще всего на днях
Был ими похоронен тот, последний,
О ком ты спросишь,- что ж он не пришел?-
И сразу оборвутся разговоры,
И все заметят, как широк им стол,
И станут про себя считать приборы.
А ты, с тоской перехватив их взгляд,
За лишние приборы в оправданье,
Шепнешь: "Я думала, что кто-то из ребят
Издалека приедет с опозданьем..."
Но мы не станем спорить, мы смолчим,
Что все, кто жив, пришли, а те, что опоздали,
Так далеко уехали, что им
На эту землю уж поспеть едва ли.

Ну что же, сядем. Сколько нас всего?
Два, три, четыре... Стулья ближе сдвинем,
За тех, кто опоздал на торжество,
С хозяйкой дома первый тост поднимем.
Но если опоздать случится мне
И ты, меня коря за опозданье,
Услышишь вдруг, как кто-то в тишине
Шепнет, что бесполезно ожиданье,-
Не отменяй с друзьями торжество.
Что из того, что я тебе всех ближе,
Что из того, что я любил, что из того,
Что глаз твоих я больше не увижу?
Мы собирались здесь, как равные, потом
Вдвоем — ты только мне была дана судьбою,
Но здесь, за этим дружеским столом,
Мы были все равны перед тобою.
Потом ты можешь помнить обо мне,
Потом ты можешь плакать, если надо,
И, встав к окну в холодной простыне,
Просить у одиночества пощады.
Но здесь не смей слезами и тоской
По мне по одному лишать последней чести
Всех тех, кто вместе уезжал со мной
И кто со мною не вернулся вместе.

Поставь же нам стаканы заодно
Со всеми! Мы еще придем нежданно.
Пусть кто-нибудь живой нальет вино
Нам в наши молчаливые стаканы.
Еще вы трезвы. Не пришла пора
Нам приходить, но мы уже в дороге,
Уж била полночь... Пейте ж до утра!
Мы будем ждать рассвета на пороге,
Кто лгал, что я на праздник не пришел?
Мы здесь уже. Когда все будут пьяны,
Бесшумно к вам подсядем мы за стол
И сдвинем за живых бесшумные стаканы.

 

Константин Симонов.

[Chi 8 947]

как трудно читать его.....

[crafter 188]

как трудно читать его.....

Тут дело в паузах ,его нельзя читать в "лет" .Это только первые раз пять трудно ,потом втягиваешься в атмосферу стиха.